* * *

Ее горящую от холода грудь будто терзали кузнечными щипцами. Это ощущение появилось, быть может, месяц или два назад. Она не знала, сколько уже лежит здесь, под ледяной твердью. Но Мариэльд точно знала, что это было признаком приближающейся смерти. Она не видела ничего вокруг себя – глаза ей выклевал Белый Ворон, – зато чувствовала замерзающие движения крови. Кровавая змея начала выползать из ее разрушаемых останков, дабы отыскать себе новое пригодное пристанище. Но его не было… И вот кровь извернулась на валуне около заледенелого трупа, легла клубком, отчего кончик ее хвоста показался наружу. И застыла… Последние силы покинули ее.

Спустя более чем две тысячи лет первое человеческое бессмертие этого мира изжило себя, беспомощно погибнув в снежной крепости от голода, холода и одиночества.

Она ощутила пугающую свободу, какой не было все эти тысячелетия. Ее старая душа легко отпорхнула от тяжелого тела, вознеслась над ним и горами, взмахивая единственным крылом. А в центре этого крыла пульсировал свет Матери. Этот свет не поместили в конструкт, чтобы заточить в темных пещерах, поэтому мощью он напоминал то нестерпимо-горячее солнце, то зимние холодные звезды. Но тут же одиночество сковало этот яркий свет, и душа вздрогнула, съежилась. В этом мире больше не было явного присутствия Матери, отчего душа в беспомощности стала умирать. Она все чернела, скрючивалась, жалобно трепыхаясь между небом и землей… Ее конец придет здесь, в облаках над снежными горами…

А потом ее что-то подхватило, и она почувствовала нечто смутно знакомое ей, родное и любимое. Все эти годы, бросив мир на погибель, Он был где-то рядом, отчаянно выискивая отзвук ее души, запертой в этой темнице бессмертного тела, впитывающего магию. Поэтому сразу же после гибели тела он явно ощутил ее присутствие… Тогда он понес ее в морозном воздухе, над острыми вершинами, под облаками, пока она серела, теряя златоносный свет. Если какой зверь или человек и видел этот быстрый полет, вскинув голову, то он, возможно, спутал это с полетом птицы, несущейся с невероятной быстротой куда-то на северо-восток. Однако же у этой странной птицы одно крыло чернело тьмой с лишь изредка вспыхивающими звездами, а другое сияло блекнущим светом, который золотым шлейфом тянулся следом, тая в воздухе.

Так они и летели, обнявшись, как в былые времена. Правда, душа ее рассеивалась, теряла благодатные воспоминания, отчего уже не понимала, что происходит… А он молился Матери, силясь успеть! Они летели сквозь горящие изумрудом хвойные леса, сквозь черные-пречерные пещеры, напоминающие зев зверя, сквозь пышные облака и лазурь неба, и он держал ее, прижимая к себе, пока она серела и серела, не узнавая ничего вокруг.