Одну ватрушку Алис съела, когда взошедшее солнце окрасило окрестные крыши розой и золотом. Гул Китамара – Долгогорья – взял ее в оборот: сдвоенный перестук копыт и колес, возгласы веселья и ссоры, лай уличных собак, то радостный, то скучный, то злобный. Слива была кисло-сладкой, и даже когда тесто подостыло, позволяя отщипывать с краю, середка ватрушки обожгла поспешный язык. Она ела медленно, смакуя чередование соли и сладости и то, как меняется аромат, пока начинка тает во рту.

Сэммиш она увидела сразу, как только некая девушка неопределенной внешности вышла из-за угла. И даже поперхнулась – какой та стала худющей. Стянутые назад мышино-бурые волосы открывали лицо, более суровое, чем то, что помнила Алис, а темно-карие глаза были твердыми и блестящими, как галька в реке.

Сэммиш сбилась с шага, но не споткнулась, когда тоже увидела Алис. Она приблизилась, поджав губы, со вскинутой головой. Алис не стала вставать и отметила, что Сэммиш остановилась чуть дальше ее досягаемости.

– Слыхала, ты меня ищешь.

– Искала, – согласилась Алис.

– Чего ради?

– Как бы сказать… Андомака пустила меня по следу за кипеж, который ты навела в доме Братства. Когда приходила за мальчишкой. Я получила задание отыскать и привести тебя к ней.

– То есть ты – ее гончая.

– Была. Уже, мне кажется, нет.

Скрестив руки, Сэммиш выпятила острые локти, но ее черты немного разгладились. Превращая пусть не полностью в ту, знакомую Алис девушку, но хотя б в человека, отступившего от края пропасти.

– Тогда зачем ты пришла?

Алис задумалась, принимая вопрос как загадку с единственным верным ответом. Когда же заговорила, то медленно и осторожно подбирала каждое слово:

– Пожалуй, я пришла попросить прощения.

– За что?

Она взяла с колена одну из двух оставшихся ватрушек и протянула Сэммиш.

– За все.

40

40

– Что ты ей рассказала? – спросила Саффа. Без осуждения в голосе.

Сэммиш откинулась назад, скрестила на груди руки, словно закрываясь.