Под любопытные взгляды зевак они дотащили близнецов до автомобиля и помчали к Дому с оранжереей.

С улицы безлюдь казался хрупким и уязвимым: его стеклянный купол в обрамлении ржавого каркаса, старые стены, поросшие плющом, полуразрушенные от влаги колонны, торчащие из земли, точно гнилые зубы, – все могло превратиться в руины и пепел. Дарт пообещал себе, что не допустит этого. Дом с оранжереей стал для него убежищем, где он всегда находил поддержку, лекарство, исцеление.

Бильяна выглядела уставшей и печальной. Едва заметив близнецов, она отправила их в купальни, а сама помедлила у дверей, вручную закрывая многочисленные замки. В этом не было нужды, безлюдь справился бы и сам, но Бильяна выжидала удобный для разговора момент.

– Господин домограф, – с осторожностью начала она, когда шаги близнецов затихли в гулком коридоре, – это третий пожар за день.

– Кто еще? – мрачно спросил Рин.

– Этна и Этьен. Они на кухне, я налила им болеутоляющий отвар. – Она помолчала, а потом добавила: – Гонз тоже здесь. Говорит, что его дом пытались поджечь. Благо трованты остановили огонь. Но мы не успеем помочь всем. Большим безлюдям, как мой или Дом-на-ветру, нужно много материала и времени. Боюсь, придется выбирать, кого спасать…

Рин кивнул и повернулся к Дарту:

– Нужно увести лютенов в безопасное место.

– И где сейчас безопасно?

Они оба знали, что в городе не существовало места, где лютены могли бы чувствовать себя под защитой. Весь Пьер-э-Металь превратился в одну большую ловушку. Фанатики раскинули свои лагеря по разным сторонам света, подражая строительству Башен, и сегодняшние поджоги лишний раз подтвердили одержимость этой идеей: Танцующие дома на западе, Дом из пепла на востоке, Дом из обсидиана на севере. Южные безлюди были следующей целью Общины.

Отправляя лютенов в Рогатый дом, Дарт не мог избавиться от мысли, что ситуация повторяется. Они бежали от опасности и прятались, забыв о том, что клялись защищать своих безлюдей. Страх был сильнее любых обещаний. Лютены помнили, что фанатики сделали с Лохматым: убили его, не позволив принять человеческое обличье, а тело засунули в мешок и повесили на дереве рядом с Лающим домом. В огне сгорело все, кроме ненависти к тем, кто это совершил. Лютены могли пожертвовать безлюдем ради спасения себя, а Дарт – нет. Для него утрата дома была равносильна смерти. Без силы, без своих личностей он был никем, скорлупой от гнилого ореха. Там, где все видели мнимую свободу, его ждала пустота.

Поздним вечером, пройдя через тоннель, он поднялся по лестнице и оказался перед механической дверью. Ему не понадобился ключ, дом впустил его сам, едва учуяв. Стены недовольно затрещали, но в их ворчании проступало что-то жалостливое и доброе. Впервые за долгое время Дарт почувствовал прежнюю связь с домом – крепкую, нерушимую.