Чеда опустила шамшир и открыла асиримам душу, впуская их, впуская Сеид-Алаза, Керима, всех сражавшихся в гавани, всех, лежащих под адишарами, все потерянные души, окружившие ее. Никогда еще не приходилось ей делать ничего труднее, никогда еще она не была уязвимее. Это было все равно что впервые признаться кому-то в любви или, в детстве, понять, что мир странное и непонятное место. Она так же чувствовала себя, когда мама возвращалась наутро после Бет За’ир нераненая. Страшно. Радостно. Хочется плакать. Она решила не поддаваться страху и вместо этого обратилась к надежде, разделила ее с асиримами и призраками.

Постепенно они начали отвечать ей тем же. Сперва Керим, потом другие асиримы, пока она не почувствовала себя одной из них. Эта связь, настоящая, созданная самой жизнью, а не навязанная богами, зажгла в потерянных душах огонек воспоминаний об их прежней жизни, помогла сбросить оковы Месута.

Призраки остановились, опустили руки, прислушиваясь и выжидая. Чеда обернулась к Месуту, и все они как один обернулись вместе с ней. Она чувствовала, как Король-Шакал пытается вновь подчинить их, но было поздно.

Чеда указала на него шамширом.

– Ступайте. Утолите свою жажду.

Призраки мгновенно окружили его, кидаясь, словно хищные птицы. Месут сражался одной рукой, когти разрывали призрачные тела, оставляя белые полосы. Кто-то застонал, кто-то исчез – видно, оружие Месута тоже было пожаловано ему богами, – однако призраков было слишком много, они слетались к нему отовсюду, царапая руки и ноги, срывая с него доспехи, в лохмотья превращая одежду, пока не осталась лишь плоть – и ее они сорвали с костей под его ужасающие вопли. Чеда не видела, кто нанес последний удар, – но вот кровь фонтаном хлынула из горла Месута, и он упал. И все же призраки не остановились – вонзали и вонзали когти в то, что от него осталось, пока он не затих окончательно. Лишь тогда они замерли и потихоньку начали растворяться в ночи, словно затухающие свечи, пока не осталось ни одного.

Пустыня снова затихла, остался лишь гул битвы вдалеке.

Кагиль и Сеид-Алаз замерли шагах в десяти. Кагиль очнулся первым: он побежал, но не к противнику и не к Чеде, а к лошадям.

Шевелиться было больно, но Чеда все равно погналась за ним. На полпути он развернулся и попытался достать ее молотом, но она была готова: увернулась, нырнула под его руку и ударила в бармицу, рассекая ее пополам. Кольчуга приняла на себя основной удар, но на шее Кагиля все равно осталась глубокая царапина.

Он вскочил на ноги и бросил ей в глаза горсть песку. Чеда заслонилась, ожидая удара… Но вместо того чтобы атаковать, Король-Исповедник вновь бросился к лошадям, взобрался в седло, схватил поводья второй лошади и пустил обеих в галоп.