– Мы смотрели друг другу в глаза. Я говорила с ним, а он… он шептал. Сперва я не могла расслышать… но потом его голос заполнил мой разум…

Как его звали? Мерьям ведь только что говорила. Он был дорогим другом, а теперь у него нет могилы, потому что Рамад о ней даже не подумал.

Ярость вспыхнула в его душе, хоть он и не мог объяснить почему. Он ударил Мерьям по лицу, чтобы она перестала. Ее голова мотнулась, глаза расширились от гнева и ужаса. Она попыталась заговорить снова и получила новую пощечину. Кровь потекла из ее рассеченной губы, закапала с подбородка, добавляя платью новых рыжих пятен. Мерьям стерла ее, лизнула палец… и ужас промелькнул в ее глазах.

– Что мы наделали, Рамад.

Теперь и Рамад почувствовал. Холодок пробежал по спине.

– Мы ничего не сделали. У тебя снова были кошмары?

Мерьям съежилась, глядя в угол невидящим взглядом.

– Они со мной всегда.

Она говорила с таким отчаянием, что Рамаду захотелось плакать.

Влажный ветер налетел, взлохматил ее волосы, но она даже не заметила. Не стерла слезу, катившуюся по щеке.

– Я все время вижу их… но ничего не могу вспомнить. Только какие-то вспышки, обрывки прошлой жизни.

– Это просто сны, Мерьям. У нас выдались тяжелые времена, но теперь они закончились. Мы съездим в Альмадан, раз такова воля господина, а потом полюбуемся садами Даласеры.

– Он сделал что-то ужасное.

– Я же сказал тебе, помолчи, – прошипел Рамад.

– Он что-то сделал с Дана’илом. Заставил его…

Человек на полу, в окровавленной руке нож, на животе алым полумесяцем зияет рана…

Рамад почувствовал, что вновь начинает злиться, и отогнал странное воспоминание. Он не понимал до конца, почему так зол, но точно знал, что виновата Мерьям, это случалось только рядом с ней, и ярость копилась, копилась с каждым разом, пока не обрушилась лавиной.

Он схватил Мерьям за горло, сжал, притиснув к спинке экипажа. Она выпучила глаза, бессильно царапая его окровавленными ногтями, попыталась пнуть, но он был слишком близко. Ее лицо побурело, она боролась, боролась, но Рамад не отступал. Волосы, встрепанные ветром, упали ей на лицо, и это напомнило Рамаду…

Напомнило, как он стоял на просторной веранде, и там же была Ясмин, его давно умершая жена, погребенная в пустыне, и рядом девочка… Алу всемогущий, Реханн, его дочь Реханн. Он и забыл, какая она была малышка! Ясмин учила ее танцевать сегидилью, а они с Мерьям смотрели и хлопали в такт, напевая мелодию. И когда Реханн закончила кружиться, Мерьям сказала с гордостью:

– Прекрасно, малышка! Однажды ты затмишь всех!