– Я скучала по тебе, – вырвалось у меня стоном, похожим на рыдание.

А может, это и было рыдание, я уже едва чувствовала собственное тело и с трудом выговаривала слова.

– Я так скучала по тебе.

Я повернулась к нему лицом, вслепую, не зная, чего именно хочу, но зная, что хочу чего-то – чего угодно или всего сразу. Макс поцеловал меня в губы. Поцеловал слезу, катящуюся по щеке. Затем поцеловал в ухо и признался:

– Я тоже скучал по тебе. До смерти скучал по тебе, Тисаана.

Он толкнулся в меня одним мощным движением в тот самый момент, когда его пальцы нашли ядро удовольствия, играя на нем как на инструменте, всецело подчиняющемся виртуозу.

Я разбилась на миллион кусочков. Существовал только Макс, этот миг и наше общее забвение. Меня даже не беспокоило, сможет ли потом кто-то собрать осколки в единое целое.

* * *

Несколько часов прошли в эйфорической дымке. Мы задернули шторы и позволили внешнему миру исчезнуть. Когда все кончилось, я не сразу пришла в себя. Больше мы не произнесли ни слова. Макс просто встал, принес мне стакан воды, а затем устроился позади, я прижалась к нему, укрывшись в его объятиях, и нас вдвоем укачали тихие сумерки сна. Я понятия не имела, сколько времени прошло, когда я, все еще полусонная, перекатилась на него и наши тела снова слились в дремоте неспешного покачивания.

Каждый раз, когда мы просыпались, мы словно заново открывали друг друга, испытывая блаженное облегчение.

В конце концов мы дотащились до ванной комнаты и вымылись – конечно, после того, как наобнимались в исходящей паром воде, – а затем вымылись еще раз. Вылезли из ванны, сделали три шага и вместе упали на пол.

На сей раз Макс отстранился от меня настолько, чтобы осмотреться с притворным ужасом:

– Мне жаль того, кто поселится в этой комнате после нас.

– А мне нет, – ответила я. – Уверена, что мы не первые, кто…

– Остановись. – Он приложил палец к моим губам. – Не продолжай. Если я начну думать о другом человеке, совершающем на этом полу все отвратительные действия, которые я хочу совершить с тобой прямо сейчас, это все испортит.

– Молчу. – Я показательно сжала губы, затем раскинула руки. – Теперь опозорь меня.

Он наклонился, чтобы поцеловать меня во все еще подчеркнуто поджатые губы:

– Если ты так настаиваешь.

* * *

Все хорошее, конечно, должно закончиться – и эти два дня, пропитанные изнурением, эйфорией и сексом, были лучшим из всего хорошего. Когда в дверь постучали, мы с Максом спали, лежа лицом к лицу. Наши глаза открылись одновременно, и мы, не шевелясь, просто смотрели друг на друга. В тот момент мы разделили мрачное, молчаливое предчувствие: сейчас мы откроем и вернемся в реальный мир ужасных, сложных вещей и людей, которые в нас нуждаются.