«…Как-то это все странно», – подумалось орку.

– Идем. – Человечек махнул рукой Платону, сам уже спеша меж фургончиков и шатров.

Атмосфера здесь была как будто из далекого прошлого. Жилища бродячих артистов, словно сошедшие в этот мир со страниц старых книг. Правда, самих людей (или нелюдей) видно не было.

– Это тебе приготовили. Будешь здесь жить. – Человечек указал на один из фургончиков, вместо двери в проеме висела линялая розовая тряпка. – Там, с той стороны от стоянки, есть биотуалет и душ. Воды не много, так что будь экономнее. А то, если арахне воды не достанется, она будет злая, а Нику нравится смотреть, как она приучает излишних чистюль к экономии. – Существо махнуло рукой туда, где стояли туалеты.

«Когда они успели все подготовить?» – нахмурился Платон. Судя по всему, Виктор был прав. Отец действительно гнал его прямо в руки Альбеску, чтобы избавиться. И от этой мысли становилось горько, грудь сдавливало от безнадеги.

Серп все продумал. С самого начала он растил его как свое послушное орудие. Неужели он с детства стал запасным планом отца? С того самого момента, как тот показал ему ритуал «пробуждения силы рода»?

И Платон с тщеславием, нежеланием мириться с поражением и бараньей целеустремленностью пер в широко расставленные сети. Он решил, что лучше пойти до конца, лучше сдохнуть, сойти с ума, чем остаться калекой…

И в итоге он больше не калека. Он орк с древним даром, уходящим в глубину веков их рода.

Вот только поздно он понял, что нужно ему совсем не это. Образ Марьяны встал перед внутренним взором. Единственное, что случилось хорошего во всей этой истории, – она теперь свободна. Теперь главное, чтобы Виктор сдержал обещание и передал его братьям послание. Или, может, попытаться самому?

– А где все? – спросил Платон у карлика.

Тот постучал себя по запястью левой руки, словно там были часы.

– Так репетиция же! И мне тоже уже пора. – Человечек, спохватившись, зазвенел бубенчиками и убежал, оставляя Платона одного.

Орк даже заходить в фургон не стал. Сделал вид, что идет к туалетам, а сам обогнул шатер цирка и устремился в сторону дороги.

Своей смерти он не видел. Он вообще не видел никаких образов.

До дороги оставалось каких-то метров десять. Платон слышал, что его кто-то окликнул, но не стал оборачиваться, лишь ускорил шаг.

Три метра, один…

Едва он вступил на асфальт, как в голове снова мерно загудело. Он моргнул, а когда открыл глаза, уже стоял рядом с выделенным ему фургончиком.

«Чертовщина какая-то».

В следующий раз он пошел в другую сторону, несколько раз обернулся, проверяя, не идет ли за ним кто, но никого не было. И снова – звон в ушах, гул, потеря концентрации. Затем закрытые глаза и… снова проклятый фургон.