Его светонити нигде не было. Слишком далеко.

Мы все погибнем. Сгорим заживо.

Нет. Как только Дьюи узнает о пожаре, он придет и все переиграет.

Но если бы он собирался переместиться во времени и спасти нас, то был бы уже здесь.

Джеймисон вместе с моими дядями пытался открыть двери, налегая всем телом на темные дощатые створки, но те даже не дрогнули.

– Их что-то держит!

Даже если огонь разожгли Эффижены, все равно только у Хроносов хватило бы дьявольского хитроумия перекрыть выходы.

Они запечатали двери.

И раздули пламя.

Хотят разделаться с нами раз и навсегда.

Огромный зал зашелся кашлем. Пламя растекалось по партеру, захватывая все больше и больше пространства, оттесняя нас к горячему брезенту, усиливая натиск.

Дядя Вольф сломал об колено деревянный стул и попытался ножкой проткнуть боковую стену шатра. Старшие обшаривали брезентовые полотнища, отыскивая заплатки, которыми мы из года в год латали ветхую ткань, старались их пробить или оторвать. Ничего не помогало.

Заплакал младенец. Мать прижала его к себе и дрожащим голосом запела колыбельную.

Рядом со мной Колетт оторвала подол у платья и завязала рот.

– Пойду поищу что-нибудь острое.

– Погоди! – хотела крикнуть я, но закашлялась, и она меня не услышала.

– Лакс!

Какой густой дым. Мы в нем задохнемся…

– Лакс! – повторил Джеймисон. На нем не было рубашки на пуговицах, ворот рваной майки промок от пота. – Лакс, Тристы здесь нет.

– Никто не придет к нам на помощь, – прошептала я.