4. Кэтрин мертва, Джеймисон жив, но уезжает с Шармана. Лакс стала примой, ее магия могущественна, но Джеймисон возвращается и настраивает ее против меня. Сделать так, чтобы Ревелли нуждались во мне?

Слова расплывались перед глазами, список все тянулся и тянулся. Джеймисон, мама, Колетт, моя магия… Что все это значит?

За дверью послышались шаги. Я запихнула дневник обратно в ящик, положила сверху коробочку с кольцом, задвинула, не успев запереть…

Вошла доктор Страттори. Одна. Простое белое одеяние не вписывалось в декадентский интерьер особняка. Она обошла комнату, проверила свои свечи, не глядя ни на меня, ни на стол, возле которого я стояла.

– Мисс Ревелль, ложитесь на кушетку. – Ее голос был холоден, но в нем не было ни тени подозрений.

Я последовала ее указаниям, радуясь, что она не эдвардианка.

– Я чувствую себя хорошо, просто устала. Сегодня не придется никому брать мои увечья на себя.

– Сначала посмотрим, что я найду.

Она воздела надо мной руки, забормотала длинные заклинания, столь почитаемые традиционными целителями из семьи Страттори. Столько ненужных правил. Мне доводилось видеть, как Элен Страттори проводит ритуал заживления переломов, держа в одной руке бутылку бурбона.

Много ли я на самом деле знаю о магии других семей?

Тревор наверняка разгадал бы, что означают записи в дневнике Дьюи. Спрошу его, как только смогу ускользнуть отсюда.

Закончив свои молитвенные распевы, доктор продолжала осмотр еще несколько минут. Может быть, подобно Ревеллям, одни Страттори сильнее, чем другие. Или все эти свечи и молитвы – просто антураж, вроде безвкусных фальшивых драгоценностей, украшавших Дом веселья.

Но Дома веселья больше нет.

Вдруг Страттори охнула, ее глаза широко распахнулись.

Я приподняла голову:

– Что случилось?

– Тс-с, – шикнула она так настойчиво, что я не рискнула шевельнуться. Она плотно закрыла дверь кабинета и, вернувшись, снова стала водить руками надо мной.

Над грудью. Над сердцем.