Подполковник Свенсен шагал рядом и о чем-то тяжело раздумывал.

– В отсутствие короля или когда он занят я принимаю командование гарнизоном и решаю оперативные вопросы, – наконец произнес он. Байдек покосился на него и промолчал: зачем ему эти объяснения? Но берман упорно продолжал: – Я отвечаю за безопасность служащих и придворных. И если угрозу представляет сам монарх, даже если этот монарх мне друг, я обязан действовать. Сейчас я в неизвестности. Он не опасен в данный момент, ваше высочество?

– Он в стазисе и закрыт щитами, – сдержанно проговорил принц-консорт. Их шаги гулко отдавались под холодными серыми сводами замка Бермонт. – Опасности нет. И не оправдывайтесь передо мной, подполковник. Я как военный сложность выбора между долгом и совестью понимаю. Когда встает вопрос: спасти одного, погубив отряд, или оставить умирать, но увести подчиненных? Оба решения нехороши, и оба ложатся на плечи командира. Поэтому нет, не объясняйте мне. Не мне. Перед ее величеством вам нужно оправдаться.

– Как? – хмуро буркнул Свенсен.

– Прежде всего позвольте ей успокоиться. Подтвердите свою верность. Выполняйте ее приказы безоговорочно. Разрешите присутствие ее личной гвардии и строго следите за отсутствием конфликтов между рудложцами и бермонтцами.

– Мы сами можем обеспечить безопасность жены короля, – тяжело рыкнул Свенсен, и Мариан глухо заворчал в ответ, чувствуя, как снова вспыхивает в крови адреналин. В присутствии берманов его зверь был сильнее, чем когда бы то ни было. – Позор, если нам придется терпеть чужаков. Это наша ответственность и наша традиция.

– Опять выбор, подполковник, – они уже подходили к двери, и Байдек замедлил шаг, остановился у окна, глядя на ночной Ренсинфорс. – Между гордостью и спокойствием вашей королевы. Думайте. Запрос на переход гвардейцев придет завтра с утра. Вы можете отказать – и навсегда лишиться шанса вернуть ее доверие. Или пойти против традиций, – Мариан зашагал дальше и уже от входа в королевские покои добавил: – Время принять решение есть.

Поля была в комнате – сидела в кресле у окна и смотрела на мужа, спокойно лежавшего на кровати. Потухшая, напряженная, молчаливая. Обернулась к Мариану, улыбнулась неуверенно – и его передернуло от этой улыбки. Боль, которой не позволено выплеснуться, загнанная внутрь, чтобы не мешала идти к цели. Механическое движение бледных губ на фоне осунувшегося лица – с синяками под потемневшими глазами, с заострившимися чертами. Словно ей сорок, а не без недели девятнадцать.

– Я буду здесь, – сказал он мягко. – Ляг, поспи. Тебе нужны силы.