— Клянусь, что ни я, ни мои люди не задержат и не обидят переговорщиков, если и вы не обидите меня деянием или пусть покарает меня и моего нерожденного ребенка.

Люди переглянулись. Федор Игнатьевич перевел:

— Если в запале кто барыню ругательски обругает, ничего не будет. Но кто попробует руки распустить — самолично шею сверну, и слова барыни это не нарушит.

Виктор едва заметно усмехнулся. Я поняла его: ни он сам, ни Федор Игнатьевич не могли считаться «моими» людьми. Но я надеялась, у мужа хватит здравого смысла и выдержки не испортить мне игру. Не за красивые же глаза его выбрали председателем дворянского собрания!

Староста вышел первым, за ним Иван. Люди в толпе зашептались, выбирая остальных. Кто-то подтолкнул вперед высокого мужика с седеющей бородой:

— Михей пусть идет, он грамотный.

— И Степан, — добавил кто-то, — у него семеро по лавкам, он за всех отцов постоит.

Пятым неожиданно вытолкнули того самого Яшку-косого. Тот заозирался, но люди сомкнулись и юркнуть в толпу не вышло. Я сделала вид, будто не заметила его метаний.

— Что ж, пожалуйте во двор.

Виктор и Федор Игнатьевич напряглись, но толпа не попыталась прорваться за переговорщиками. Кованые ворота закрылись снова.

— Барыня, дозволь, мы нашу претензию тут выскажем, — начал староста. — Дабы мир весь слышал.

— Говори, — кивнула я.

Староста прокашлялся, то ли собираясь с мыслями, то ли чтобы придать своим словам большей важности. Его опередил Яшка:

— Отравить народ хочешь! В колодцы приманку для птицы с железными крыльями сыпешь!

Марья шагнула, собираясь отвесить ему подзатыльник, но, вовремя вспомнив об уговоре, охнула. Вместо нее провокатору отвесил знатного леща Иван.

— Куда вперед батьки в пекло лезешь? Пущай староста говорит.

Тот укоризненно посмотрел на потирающего затылок Яшку, повернулся ко мне.

— Вот какое дело, барыня. Говорят, будто мор пошел оттого, что вы в колодцы велели что-то сыпать. И что велели вы мужиков по домам запирать, чтобы работать они не могли. Может, конечно, и брешут, да только в Ольховке, по слухам, все перемерли, а у вас в усадьбе больных нет.

— Ты грамотен? — спросила я.

— Да, барыня. — Он огладил бороду.