Оуэйн побежал вдоль берега, как будто так мог отыскать еще одну лодку. Не отыскал. Скулеж превратился в вой, вспугнувший спящего кроншнепа. Оуэйн метнулся обратно к Батисту.

Повар вздохнул.

– Я мог бы попробовать огонь, предупредить тех, кто рядом, дымом. Попросить помощи, – он обернулся, взглянул на ближайшие деревья. – Затем… как же это слово? Confisquer[15] их лодку.

Оуэйн посмотрел через залив. Вспомнил, как стоял под странным фиолетовым снегом с Мерриттом и своим плакатом с буквами. Он все еще помнил, как это пишется. С-Е-М-Ь-Я.

Если Оуэйн хотел, чтобы они были в безопасности, ему придется покинуть безопасное место. Он мог бы это сделать. Он знал, что мог бы. Но там было страшно. Люди там причиняли ему боль.

Но Сайлас Хогвуд ведь умер, так? А Батист его защитит.

Повернувшись к повару, Оуэйн гавкнул. Но повар не мог его понять, а буквы лежали в доме. Повернувшись кругом, Оуэйн осмотрелся. Он не мог зачаровать лодку Мерритта – он мог ненароком разрушить на ней заклятье. Он заметил кусок коры, свисающий с молодой березы.

Поспешив к нему, Оуэйн попытался как следует зацепить его ртом, чтобы оторвать, но все время ударялся своим чувствительным носом. Угол был какой-то странный. И все же он пытался, пока рука Батиста не коснулась его шеи. Он отошел, и Батист занял его место, схватил кору и оторвал ее. Она была с его безымянный палец в длину и три раза столько же в ширину.

– Ты хочешь это? – спросил он.

Оуэйн взял кору в рот и потрусил обратно к тропе, где уронил ее на землю. Приготовившись, он сосредоточился на ней и подумал: «Большая».

Кора содрогнулась, когда ее охватили чары изменения, расширяя и удлиняя ее. Оуэйн мог изменить размер и цвет чего угодно, до некоторой степени, и он направил первую способность на кору, пусть даже и чувствовал, как от побочных эффектов захрустел позвоночник. И все равно он был сосредоточен на коре, выращивая ее до размеров дыни, тележки, лодки. Края были загнуты как надо. Закончив, он тяжело задышал и стоял неподвижно, ожидая и молясь, что его ноги выпрямятся. Иногда это происходило быстро, иногда медленно, в зависимости от того, что он делал.

– Ух ты, – Батист прикоснулся к огромному куску коры. – Немного стянуть и смазать жиром… может поплыть. Мы могли бы привязать ее к лодке.

Оуэйн помотал головой так сильно, как только позволяла его искривившаяся шея. Он мог заставлять вещи двигаться. Он мог оживлять вещи. Только… в процессе он мог оказаться в замешательстве. Он мог напугаться.

Батист присел рядом с ним на корточки, гладя его выгнутую спину. Оуэйн заскулил – не потому, что прикосновение причиняло боль, а потому что он боялся. Так боялся.