– Если он в Корросе…

– Я справлюсь, Кэл. Если ты не сможешь.

Он молчит целую вечность – на самом деле, не больше минуты, но я за это время почти засыпаю. Тепло Кэла приятнее самой уютной постели во дворце.

– Если он в Корросе, я за себя не поручусь, – наконец говорит он. – Я обрушу на него всю свою мощь – на него и на Элару. А она обратит мой гнев на тебя. Она заставит меня расправиться с тобой, точь-в-точь как заставила…

Мои пальцы касаются губ Кэла и мешают договорить. Эти слова причиняют ему столько боли. Перед собой я вижу человека, которым движет только месть и у которого нет сердца, кроме того, что я разбила. Еще одно чудовище, которое ждет возможности принять свой истинный облик.

– Я не позволю, – говорю я, отгоняя наши сокровенные страхи.

Кэл мне не верит. Я вижу это во тьме, которая царит в его глазах. Жуткая пустота грозит вернуться.

– Мы не умрем, Кэл. Для этого мы слишком далеко зашли.

Он безрадостно смеется, и мне становится больно. Кэл ласково отводит мои руки, но не выпускает их.

– Знаешь, сколько людей, которых я люблю, мертвы?

Он наверняка чувствует биение моего пульса. Я слишком близко, чтобы скрыть боль, которую испытываю. Кэл буквально смеется над моей жалостью.

– Их нет. Она их всех убила.

«Королева Элара».

– Она убивает людей и стирает память о них.

Другой предположил бы, что Кэл думает об отце или о брате, во всяком случае об образе брата. Но я-то знаю, о ком речь.

– Кориана, – негромко произношу я.

Мать Кэла. Сестра Джулиана. Поющая королева.

Кэл не помнит матери, но скорбит по ней.

– Вот почему я так любил Океанский Холм. Это был ее дворец. Отец подарил его маме.

Я моргаю, пытаясь отогнать кошмар, случившийся в Причальной гавани, и припомнить, как выглядел дворец во время побоище. Смутно и медленно передо мной встает убранство комнат. Золотой цвет. Желтый. Цвет старой бумаги и одежд Джулиана. Цвет Дома Джейкоса.