Они перекинулись еще парой фраз, и негодующий татарин присоединился к нам. Махнул рукой другим своим сотоварищам, сидящим подле его шатра. Те поднялись, двинулись следом. Громко переговаривались, но мой эскорт на них внимания особого не обращал.

Шли пешком следом. За ними из иных юрт тоже собирались люди, подтягивались, спрашивали что-то, вливались в процессию. Все больше степняков отрывались от лагерных дел люди. В считанный миг собралось их человек пятнадцать, дальше я считать перестал.

Мне в процессе движения приходилось смотреть преимущественно вперед, показывать всем вокруг гордый стан, несгибаемую спину и поднятый подбородок. Создавать видимость того, что, как послу, плевать на происходящее вокруг. А еще как-то необходимо было умудряться изредка бросать взгляды по сторонам, отслеживать окружение и возможные угрозы.

Поэтому ситуацию я зафиксировал, к сведению принял. Но понять, что происходит и что привлекло этих людей в Тутай Аргчине, пока не стремился. Языка не знаю, неясно. Однако, судя по ощущениям — знали они его и по настроению и тембру речи, очень не любили.

Мой пленник возился на лошади все сильнее, дергался, пытался свалиться. Но сидел уж очень плотно привязанным. Шипел, пытался выплюнуть кляп. До этого мои сопровождающие никак на это не реагировали, но после присоединения к нам еще отряда татар стали жестко покрикивать на него. Тот в ответ лишь пучил глаза и сопел. Сделать что-то более серьезное он не мог, путы не давали.

Видел я, что страшно ему. Хочет татарский разбойник удрать, убраться подальше из этого места. Но нет, тебя я сюда привез и сдам. А дальше уж — сын хана решит.

Наконец-то мы добрались до некоей негласной линии. Понять ее наличие человеку несведущему считай, невозможно. Дальше шатры шли примерно такие же, как и до нее. Но здесь стояла охрана — вооруженные копьями и луками бойцы. Четверо и дальше виделось еще столько же.

Один выступил вперед, что-то спросил. Голос прозвучал надменно.

Я всмотрелся в него. Действительно — вот этот уже похож на опытного воина, бойца матерого, закаленного. Прикинул, какой процент лагеря отделен. Выходило где-то седьмая часть. Пятнадцать процентов — это элита, приближенные к Джанибеку бойцы.

Пока шел спор, я пытался посчитать, сколько здесь вообще людей.

По моим прикидкам где-то пятнадцать — двадцать тысяч человек. Тьма, если учитывать количество верных и готовых защищать Воронеж воинов. Из них выходит две, а может, при хорошем для них раскладе три тысячи — это опытный контингент.

Спор продолжался. В него уже вмешались подтянувшиеся пешие люди.