Лилиан лукавила. Ван Хутянь писал не эротические новеллы, а сентиментальные стихи. Хэсина стала читать их вслух. Закончив одно собрание, она перешла к другому и продолжала, пока слова не лишили ее голоса, а сон не выровнял беспокойное дыхание Цайяня.

Кипа листов в руке Хэсины задрожала, и она положила страницы на пол. Стихи не отвлекли ее от переживаний, а, наоборот, умножили их. Тоска, которую ощущали прекрасные лисьи божества Ван Хутяня, напомнила ее желание обрести хотя бы несколько минут покоя. Праведный гнев охотников на цилиня[41] стал ее яростью по отношению к своему королевству. А чувство вины, обуявшее ученых, которые изменили своим женам, пробудило ее собственные сожаления обо всем, что она совершила с тех пор, как умер отец.

Ее нижняя губа задрожала. Она прикусила ее и продолжила сжимать зубы, пока не ощутила медный привкус.

Твоя вина. Твоя вина. Твоя вина.

Хэсина выбежала из комнат Цайяня и закрыла за собой створки двери. Потом засунула кулак в рот и закричала. Это все ее вина. Она была виновата в смерти Лилиан. Если бы она не начала это судебное слушание, никто не стал бы задаваться вопросами о смерти короля.

А ведь король даже не был мертв.

Он был виноват в том, что хранил слишком много тайн, он был виноват в том, что научил ее верить в справедливость и закон.

Это все его вина.

Хэсина обхватила себя руками и почувствовала, как что-то врезается ей в живот. Медальон отца. Тот самый, что она с такой заботой повесила на пояс, отправляясь на поиски правды, которую он якобы так любил. Она сорвала его и бросила на пол. Раздался треск, и нефритовое украшение разбилось на части. Хэсина тяжело задышала, чувствуя, как ее охватывает злорадное удовлетворение.

В следующий миг у нее перехватило дыхание.

Из осколков в воздух поднимался золотистый газ.

Точно такой же, какой поднимался от тела ее отца.

В голове у Хэсины зазвучал голос Акиры. Сидя в тронном зале, она изо всех сил старалась не обращать внимания на его слова, поэтому и не смогла расшифровать их смысл.

Никакого яда в кубке.

Затаив дыхание, Хэсина опустилась на колени и подняла осколки. Они оказались изогнутыми. Медальон был полым внутри – для того, чтобы хранить в нем яд. Вот где он находился все это время. Не в кубке. Не во флакончике матери.

Яд хранился в медальоне, который отец всегда носил при себе.