— Вкусно, — облизнулся Сажик, прыгнув мне под ноги. — Но мало.

— Земля ей пухом, — согласно кивнула я. Наставник у меня всеядный.

В избушке бесновалось валидоловое торнадо. Сметая все на своем пути и безжалостно уничтожая любовно собранные запасы трав и зелий, древний ураган наводил порядок, стремясь подготовить жилище к началу зимы. Зачем нужно сжигать травяные запасы — неясно, но спорить мы не посмели, взявшись за безобидную чистку ковров и перемывку хрусталя. Как у всякой уважающей себя бабушки, у Ядвиги имелся целый сундук с бережно хранимой посудой.

— Набор столовый, сорок копеек, — руки согнули вилку. — Нержавеющая сталь. Бабуль, зачем тебе мельхиор?

— Надоть, — ворчливо отзывалась старушка, вытряхивая на свет закрома.

К холодам бабулин характер неизменно портился. Больная нога начинала ныть и нудеть, напоминая, как славно было в незапамятные времена отвешивать пинки нахальным дружинникам и стрельцам, бегающим до молодой Яги, сидевшей за вышивкой. Нет, не до бабушки — в стрелецкие времена бабуля уже изрядно поскрипывала и пугала мужчин помелом. А до юной и хорошенькой Янины Яги, что смущенно пряталась за занавесками, любопытно поглядывая на очередного удальца, бренчавшего огрубевшими пальцами на гуслях.

— Спасибо Ладе, что вокруг тебя не вьются, — кланялась старушка богине. — Ты у нас девка красная, удалая, так что я к твоему рождению специально берданку прикупила.

Упомянутая берданка важно стояла в красном углу рядом с иконой Николая Чудотворца. Бабушка вечно хмыкала и украдкой показывала язык святому, хулиганисто хихикая — дядечки с добрым взглядом давно нет в живых, а она ему так пять денариев и не вернула. Мама только тяжело вздыхала и извинялась перед «Николашей», смахивая пыль с портрета.

Я же правильно рассуждала, что нечего хорошей вещи подпирать угол, и ходила с берданкой на браконьеров.

— Славушка, — тяжко раздалось из избы. — Подь сюды, внученька.

Перепоручив ковробойку коту и по-военному печатая шаг, я отправилась на новое задание. Однако внутри, вопреки ожиданиям, меня ждало не очередное поручение, а уставшая колдунья, подслеповато щурящаяся на свиток. Письмо было необычно черным, написанным на староцерковном и явно предназначалось маме, но почтальон не разбирался и отдал послание первой попавшейся жрице.

— Ты посмотри, какая наглость, — недоуменно вздыхала она, выпрямляя гудящее колено. — Из кощеевского дома весть пришла.

— Понятно.

— А мне непонятно, — заворчала бабушка. — Как только у них наглости хватает писать сюда? Вот я на них порчу напущу, чтобы плесень по всему замку множилась, охальники.