— Киоко, ты должна, — услышала она позади голос Иоши. Она знала, что должна, но разве от этого проще? Как она может, когда из глаз катятся слёзы, когда и мальчика уже едва видит? Где в этом добро, где справедливость? Такое исполнение долга требуется? Сколько ещё смертей? Почему должны гибнуть невинные?

— Эйка, беги! — Сзади послышался грохот, Киоко обернулась: мужчина всем весом навалился на Иоши, но тот успел схватить его за руку и перебросить через себя вперёд. Послышался глухой удар и хриплый стон.

Так вот откуда у мальчика эти кудри…

— Каннон, за что? — Киоко устремила взгляд вверх. Она ведь всё знала. Знала и ничего не сказала, ни единого намёка… Знала, что Киоко откажется от этого пути. Впрочем, что ей помешает отказаться сейчас?

— Я не могу, — тихо проговорила она и повернулась к Иоши. — Я не стану.

— Станешь, — твёрдо сказал он. — Этот мальчик — посмотри на него — погибнет, изъеденный тьмой. Сколько он протянет? День? Месяц? Да пусть и год. Но что это будет за год! Год невыносимых страданий? Только представь, что ты сама не владеешь телом, что ты совершаешь ужасные вещи, пока твоя душа противится этому, но не способна победить в войне. И так до тех пор, пока от света внутри ничего не останется, пока жизнь не покинет это ки, пока ками не станет чернее ночи. Он обречён…

— Этот меч, — подняла она Кусанаги, — уничтожает не только тело. Он убивает душу, Иоши.

— Тёмную душу, — поправил он. — Аматэрасу суть свет. Ты убьёшь тело, но освободишь его ками от тьмы. Это не убийство, Киоко. Это милосердие.

Эйка смотрела на них неверяще, вся заплаканная, грязная, растрёпанная, одежды порваны… Мать, готовая защитить дитя любой ценой. Отдать жизнь, если придётся. Киоко чувствовала её боль, горе, отчаяние. Эйка сожгла бы весь остров, чтобы спасти сына. Так долго она его ждала в этом мире…

Мужчина — её дядя, вероятно, — так и остался лежать. В нём ещё теплилась жизнь, но удар оказался сильнее, чем кости могли вынести. Кажется, Иоши сломал ему несколько рёбер, но пока тот дышал. Значит, выживет.

Киоко опустилась на колени и коснулась пола, заставляя нежные цветы пробиться сквозь доски, выше, выше, подняться до пояса мальчишки и распуститься белыми бутонами. Комнату заполнили розы. Единицы, десятки, сотни. А она всё сидела, даря им жизнь, делясь своей силой.

— Это ты, — тихо сказала она. — Видишь, ты сильный. Ты должен справиться, как эти цветы с деревянным полом. Он им не помеха. Между каждыми досками найдётся пространство для нового стебля.

Мальчик перестал жаться к матери, а Эйка смотрела непонимающе. В глазах появилась надежда… Но страх никуда не исчез.