— Ты в этом не пойдёшь, — сказал он, приблизившись к Киоко, и нежно её поцеловал. — Выглядишь восхитительно, но снаружи не одетый месяц, а значит, одеваться приходится людям.

Она не стала говорить, что кимоно, данное ей Ватацуми, прекрасно греет. Эта преданная забота так её тронула… Сам пошёл, выбрал, принёс. А ведь снаружи стоят стражники. Можно было и послать кого-то…

— Благодарю, — поклонилась она, не сумев скрыть улыбки, и тут же принялась за одежду.

— Я взял плащ, в котором мы были в Шику, если не захочешь надевать на себя сейчас столько слоёв ткани. — На его лице читалось абсолютное понимание, насколько неудобно в этих нарядах жить даже в стенах дворца, что уж говорить о том, чтобы махать мечом.

Киоко отложила совершенно несочетаемые слои платьев, из которых невозможно было собрать что-то приличное, взяла плащ и накинула его на плечи.

— И обувь, — подсказал Иоши, указывая на фука-гуцу.

А за это Киоко была действительно очень благодарна. Босые стопы здорово замёрзли, и тёплые лисьи ботинки, созданные для прогулок по снегу, были сейчас лучшим, что он мог ей предложить.

Придирчиво осмотрев готовый наряд Киоко, он удовлетворённо кивнул.

— Вот теперь веди, Норико.

И они вышли в ночь. Небо было всё так же затянуто тучами — ни единой звезды, ни Цукиёми. Выйдя за ворота, они направились по дороге Синего дракона, не сворачивая на линии, идя прямо и прямо, пока не добрались до Торгового квартала. Норико даже не принюхивалась к воздуху, двигалась перебежками, хорошо понимая, куда направляется.

В Торговом квартале им пришлось свернуть и продолжить путь переулками, тогда-то Киоко и почувствовала приближение смерти острее всего. Казалось, тени здесь оживают и, как они сами, перебегают от дома к дому, от дерева к дереву, выискивая, за кого бы зацепиться.

Норико заметно раздражалась. Её хвост всё яростнее метался из стороны в сторону, потряхивая кончиком, а спина то и дело дёргалась. Киоко коснулась её — и словно коснулась Ёми. Все нежные нити ки, какие она чувствовала в ней раньше, были погребены под толстым слоем злобы и ненависти ко всему вокруг, но больше всего — к себе.

— Норико. — Киоко остановилась. Бакэнэко обернулась и недовольно уставилась.

— Мы уже близко, идём, — шикнула она.

— Возвращайся, дальше мы сами, — сказала Киоко. Иоши посмотрел на неё вопросительно, но промолчал. — Уходи, Норико.

— Что ты…

— Онрё тебя с ума сведёт. Ты едва держишься.

— Я собой хорошо владею, — сказала она раздражённо. — Я порождение Ёми, забыла?

— Ты порождение жизни и смерти, только вот от жизни в тебе скоро ничего не останется. Прошу, Норико, не возражай. Скажи, в каком он доме, и мы сами с этим справимся.