Его поцелуй в лоб был быстрым, порывистым, как прощание с жизнью. Он вдохнул мой запах – последний глоток нашего счастья. Потом развернулся и побежал вниз по лестнице. Не оглядываясь. Он знал. Знает. Если оглянется и увидит мое лицо – разбитое, полное немого вопля – он не уйдет. А не уйти – значит подписать нам обоим смертный приговор.
Я осталась стоять у балюстрады, цепенея от ужаса. Внизу, в холле, воцарилась гробовая тишина. Я видела, как слуги замерли в дверях, как безликий курьер протянул Лео тот роковой свиток. Видела, как Лео выпрямился во весь рост, пытаясь быть скалой, но вся его поза кричала о внутренней агонии.
Монотонный голос курьера, зачитывающего указ, долетал обрывками, но каждое слово вонзалось в меня, как нож:
Венеция. Океаны, чужие земли, смертельные интриги. Сутки. Одни сутки! После всей нашей борьбы, после чуда свадьбы, после одной-единственной ночи как муж и жена!
Лео стоял, сжимая пергамент. Его костяшки побелели. Он был бледен, как мраморная статуя, но я видела, как бушует буря в его глазах – ярость, бессилие, леденящий страх за меня. Что будет со мной одной? Под прицелом королевских шпионов, на милость завистников вроде де Лоррена? В шато, где еще витал дух нашей свадьбы, где каждая комната напоминала о нем? И все это – завтра?
Боль. Она обрушилась на меня не волной, а сокрушительным цунами. Не душевная – физическая. Как будто огромная рука вцепилась мне в грудь и вырвала все внутренности. Сердце, легкие, душу – одним жестоким рывком. Осталась пустота, зияющая, кровавая рана. Воздух перестал поступать в легкие. Мир померк. Они не просто отнимали его. Они вырывали его с корнем, оставляя меня истекать кровью из только что обретенного рая. Сейчас. Сегодня же.
Курьер что-то сказал сквозь усталость, его голос оставался безжизненным, но слова прозвучали как формальная уступка жестокости приговора: «мои лошади пали бы через милю. Им необходим ночной отдых. Вы выедете на рассвете. Свежие кони будут ждать у ворот с первым светом.»