— Забудь всё, что слышала об островах. Но твоя сестра привезла тебе оттуда подарки.
— Разумеется, привезла. Она знает, что я бы ей этого никогда не простила.
Фионн хлопнул ладонью по столу.
— Можем мы сосредоточиться на том факте, что Теутус вот-вот прибудет в Гибернию? — Его мутноватые глаза сузились, и он уставился на меня. — Тебе обязательно было его провоцировать, помимо всего остального? Разве тебе мало было оставить его без руки и разгуливать по его королевству?
— Ты же меня знаешь. Мне нравится делать всё основательно.
Его грязные ногти заскребли по дереву.
— Это не смешно, девчонка.
Я вздохнула. Он был прав. Совсем не смешно.
— Была причина, по которой я заставила его прийти. В какой-то момент я смогла коснуться его, и он показал мне воспоминание. То был конец войны: он и Тараксис стояли на холме Тинтаджел. — Я пересказала всю сцену: кипящую ярость Теутуса, отчаяние богини, тела фианнов в низине. Когда я рассказывала это Мэддоксу, он согласился со мной. — Теперь я знаю, почему он ушёл вместо того, чтобы наслаждаться своей победой, и почему не возвращался в Гибернию пять столетий.
Бессмертный нахмурился.
— Ну, выкладывай уже.
Тут же начал ругаться, когда из его бороды пробились прекрасные ромашки.
— Будь вежлив, — пробормотала Каэли.
— Хватит, чтоб тебя! Я ж останусь без бороды!
— Не думаю, что это было бы так уж ужасно.
Я с улыбкой наблюдала за ними. Сестра явно воспользовалась временем, чтобы укрепить свою магию и довести Фионна.
Когда шум улёгся, я сказала:
— Это гейс. Поэтому моя магия смогла уловить то воспоминание, хотя у демонов нет оива, — потому что демон скован гейсом, а это уже магия Гибернии. — Я облизнула губы. — Теутус не может вернуться в Гибернию из-за клятвы, которую дал Тараксис: покинуть эти земли, если она отдаст себя. Я почувствовала, как бездонная магия захватила его в тот миг, как он согласился, и он это знает. Поэтому он поспешил уйти и оставил здесь Тёмных Всадников и множество демонов, ведь сам он не смог бы править.
— О, чешуя Никсы, — проворчал Фионн, выдирая ромашки из бороды.
Мэддокс усмехнулся: