Я наклоняюсь к нему, так близко, что чувствую запах его кожи — пот, кровь и что-то ещё, знакомое, от чего сжимается сердце.

— Ты уже убил меня однажды, — шепчу я. — Второй раз не страшно.

А я смотрю и не узнаю себя. Кто эта женщина с каменным лицом? Что стало с девочкой, которая плакала над сломанным крылом воробья? Её уничтожил человек, у которого на предплечье теперь горит несмываемая метка: преступник, убийца, раб. И почему-то от этой мысли мне не становится легче.

— Тарн, Вейл, — киваю я своим телохранителям, которые молча наблюдали за происходящим с каменными лицами. — Закуйте его. И следите, чтобы не сбежал.

Они переглядываются, но выполняют приказ. Тарн, здоровенный северянин с рыжей бородой, берёт оковы с шипами, а Вейл, бывший солдат с шрамом через всё лицо, хватает Дьярвета за плечи.

— Осторожнее с ним, госпожа, — тихо говорит Тарн, защёлкивая кандалы на запястьях Дьярвета. — Он не похож на обычного раба.

— О, он не обычный, — я улыбаюсь, и от моей улыбки Тарн отводит взгляд. — Он особенный. Очень особенный.

Дьярвет не говорит. Вот только выглядит это так, словно он не снизошел. Ну ничего, это только начало, дорогой. Но чуть морщится, шипы, вероятно, впиваются в кожу. О, ваша нежная аристократическая кожица. Приятно посмотреть, как капает с запястий кровь.

Мы идём по улицам маленького городка, который стал моим домом пять лет назад. Пять лет я строила здесь новую жизнь. Сажала сады, заводила знакомства, создавала репутацию странной, но безобидной чудачки из далёкого Атала. Покупала рабов — часто не для работы, а чтобы спасти их от жестоких хозяев. В моём доме никто не носил цепей, у всех были свои комнаты, свои деньги, своя жизнь.

И вот теперь я тащу человека на цепи по пыльной дороге, и это доставляет мне невероятное удовольствие.

— Кераль, — Дьярвет спотыкается, цепь дёргается в моей руке. — Кераль, ты не такая. Я знаю тебя.

О, последняя попытка воззвать к чувствам.

Даже похоже на что-то человеческое.

Только вот нет у Дьярвета Авельтана ничего человеческого. Он высокомерный ящер. И только.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь. Его лицо — маска боли и недоумения. Будто он действительно не понимает, за что с ним так обращаются.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — отвечаю я. — Ту девочку, которую ты знал, ты уничтожил. Выбросил из дома, как ненужную вещь. Без денег, без вещей, без права вернуться.

— Я дал тебе свободу! — он почти кричит.

Я дёргаю цепь так сильно, что он падает на колени. Скорее всего, это больно. Но мне все равно. Я тяну его вверх, чтобы встал.

— Лжец, — шепчу я. — Всегда был лжецом.