– А-а-а! – заорал Лёнька и в последний момент отпрыгнул вбок.

Лестница с глухим ударом рухнула вместе с ношей.

А потом Лёнька позорно заорал ещё раз, потому что лежащая на земле Матрёна, придавленная лестницей, смотрела вверх блестящими глазами и даже не пыталась подняться.

«Убил! Убил!» – метались в Лёнькиной голове панические мысли. Он схватился за перекладины и не сразу понял, что Матрёнины руки крепко к ним привязаны, и руки эти почему-то холодные и липкие. И пахло от Матрёны очень нехорошо. От мёртвых собак, что на солнце подгнили, похоже пахнет. Падалью. Лёнька в ужасе дёрнулся и вытер ладони о штаны.

– Лёнька! Пошто расселся! Подмогни ей встать-то! Вона как жмякнулась!

– Деда… – Слова давались с трудом, Лёньку трясло от страха и отвращения. – Тут… не подмогнёшь уже. Помёрла она. И, кажется, давно уже.

– Как помёрла? – Лука наклонился, рассматривая лежащую девушку. – Диос помилуй, Матушка спаси… Сдушегубили девку, лихо-то какое.

Дед охнул и приложил руку к сердцу:

– Лёнька… Чой-то мне на душе спёрло. Дыхнуть тяжло.

Лёнька, сразу забыв о мёртвой Матрёне, метнулся к Луке, аккуратно усадил его на землю и прислонил к яблоне.

– Сейчас, сейчас, деда, всё пройдёт. Посиди немножко. А я помощь позову.

– Лёнька…

– Что, деда?

– Дивный сад мы уродили…

– Да, деда, красивый.

– Ухрани, Лёнька. Не дай…

Лука закрыл глаза. Лицо его посерело, рука, прижатая к груди, безвольно упала.

– Деда? Деда! Дедушка!!!

(Жертва № 7. Карл Брюллов, «Итальянский полдень»)