Поднявшись, он снова едва не сбил стол животом, а я запоздало сообразила, что так и стою, обнимая Эйдана за пояс.

Делать это было неожиданно… хорошо. Спокойно. Как будто именно то, чего я хотела все это время — покоя. Обнимать Эйдана — это было как вернуться домой.

Смутившись, я отстранилась и почувствовала, что кровь приливает к щекам. Эйдан ободряюще меня приобнял и подвел к столу.

— Прежде, чем я открою первую бочку эля, — серьезно начал Грюмбальд, — Заноза, ты мне скажи.

— Что? — нахмурилась я, вцепляясь в чай.

Прикасаться к элю я, разумеется, не собиралась.

— Куда там по реке плывет та кирка?!

***

Спустя два часа и несколько пустых кружек изрядно повеселевший Грюмбальд затянул:

— По реке плывет кирка…

— А за ней — плывет рука… — подхватила я, притопывая по деревянной поверхности стола каблуками.

— Не дразни ты гнома зря…

— И останется рука! — громогласно закончил Грюмбальд и топнул так сильно, что столешница едва не треснула.

Я засмеялась. Когда-то мы с Грюмбальдом больше всего любили, как Уна это называла «культурный обмен». Я учила его знакомым мне ругательствам, он учил меня в ответ материться на гномьем. Ну и песням мы друг друга учили. Правда, я все больше — частушкам.

В итоге часто наши встречи заканчивались именно так — плясками на столе, по гномьему обычаю. Без этого, по мнению гномов, встреча не могла считаться душевной. Ровно так же, по мнению Грюмбальда, топор по реке плыть категорически не мог, а вот кирка — вполне. Пришлось сочинять на ходу.

Успокоившись, я собралась спускаться и сама не заметила, как оказалась в руках Эйдана. Он подержал меня в руках всего секунду, а затем поставил на пол.

— Прости, — улыбнулась я, перекрикивая песню, которую затянули гномы. — Я на тебя упала?

Эйдан разглядывал мое лицо.

— Не ожидал увидеть тебя такой.

Из-за шума — Уна снова из-за чего-то ругалась на Грюмбальда, а тот угрожал повыдергивать ей несуществующие крылья — я едва слышала слова Эйдана, но тон показался мне странным.