– Нет, – сказала Элли, – речь не о тебе.

У нее что, все на лице написано? Впрочем, Джесс никогда не умела ничего скрывать.

– Эрни вызвался жить на Курганном подворье, – сообщила Элли. – Помогать с хозяйством. И Шарлотта тоже.

– Шарлотта Фамуйива будет вкалывать на ферме? – рассмеялась Милли. – Ну вот, Эль, а ты в чудеса не веришь.

– Я все слышала, – отозвался знакомый голос. Ухмыльнувшись, Милли послала в ту сторону воздушный поцелуй.

– Возможно, еще кто-нибудь, – сказала Элли. – Ты не обязана жить там дальше, милая. Но… остается Дом.

Джесс ждала.

– Мы не можем просто взять и подселить к нему незнакомцев, – продолжала Элли. – Поэтому…

– Вы хотите, чтобы я туда вернулась?

– Просто чтобы поговорить с ним. Объяснить, как теперь обстоят дела. Это по-прежнему его дом. Никто его на улицу не выгоняет. Это все, что нам от тебя нужно. Помоги… уладить дело. Договориться.

– А что потом?

А тебя, Джесс Харпер, на помойку. Никому ты здесь на хер не уперлась, так что проваливай к такой-то матери…

– Бог знает, где кто будет жить после всего этого и что там от деревни осталось, но… – Лора Кэддик посмотрела на Тару, потом на Джесс. – Мы тут потолковали, и… в общем, если хочешь, когда у нас снова будет дом, можешь жить у нас.

– Что, типа как прислуга?

– Ничего подобного! – возмутилась Тара. – Как член семьи. И Джоэль, само собой.

«Само собой». Это прозвучало так просто и естественно, что в голове не укладывалось; Джесс хотела что-то ответить и не осмеливалась, потому что не могло это быть правдой. Они не могли предлагать это всерьез. Дом. Пристанище. Не могли они предложить именно то, чего она так отчаянно желала. Они ведь даже не знают ее!

– Ты заслуживаешь лучшей доли, – сказала Лора. – Вот мы и решили, что самое время восстановить справедливость. Так что, если ты действительно этого хочешь, милости просим.

Они говорили всерьез. Джесс снова попыталась заговорить, но смогла лишь разреветься. Однако это были совсем другие слезы, нежели раньше.

Позже, когда Милли уже не могла найти себе занятие, она присела на надгробный камень у потухшего костра и закрыла глаза, радуясь, что ее хоть на мгновение оставили в покое.

– Вот, держи, любимая.