— Я могу быть очень нежным, а могу быть грубым. Выбирай, — зашептал Гор, опалив щёку горячим дыханием.

Он склонился ниже, сдавливая горло и заставляя разомкнуть сжатые челюсти.

— Ты не Гор, — с хрипом выдохнула я.

Ответом был смех. Грубый, каркающий, чужой. А следом холодные губы безжалостно впились в мои, забирая остатки воздуха и вытягивая на поверхность горячий поток силы.

Обжигающие тугие нити прошили руки и позвоночник, заставляя выгибаться дугой. Они всё сильнее раскалялись, словно не желали быть выпитыми чудовищем в капюшоне. Но Гор продолжал удерживать горло, углубляя поцелуй, и постепенно боль начала отступать. Обжигающий поток иссякал, а его место занимала пустота. Там, где струился жидкий огонь, оседал безжизненный пепел. Там, где кипели неистовые чувства, поселялось безразличие.

Напряжение отступило. Я безвольно распласталась на камне. Мои губы терзал мужчина, в которого я была тайно влюблена с самого первого дня в приюте, его руки бесстыдно шарили по моему телу, но этот факт меня больше не трогал. Даже отвращение, захлестнувшее поначалу, отступило. Я только отстранённо думала, что Арон забирал излишки силы иначе, бережно, его прикосновения были приятны, но тогда мне не с чем было сравнить, а сейчас…

Я устало прикрыла глаза, не в силах додумать последнюю мысль и желая, чтобы это скорее прекратилось, но правое запястье нестерпимо полыхнуло огнём, заставляя вернуться в действительность, а после стало лёгким, почти невесомым. Ум ещё не понял, что произошло, а тело уже сработало. Призванный нож приятно лёг в ладонь, пальцы сомкнулись на шершавой рукояти, и я замахнулась, целясь в шею противника.

Удар почти достиг цели, когда рука была грубо перехвачена в полёте. Гор резко прервал поцелуй, болезненно прикусив губу, и замер, глядя на сияющий золотой браслет. Дар Аджайи проступил металлической тяжестью и нестерпимым блеском мерцающих узоров.

— Что это за мерзость? — прошипел он.

А я впервые увидела лицо под капюшоном. Огрубевшее, с обострившимися чертами, изуродованное ожогом по всей левой части. Но больше всего меня поразили глаза: злые, горящие ненавистью чёрные омуты. По телу прокатилась дрожь. Неужели пожар изувечил не только лицо, но и душу Гора? И если бы я успела ему помочь, возможно ли, что он не превратился в такое чудовище? А может, всё это время я лелеяла чувства к человеку, которого никогда не существовало…

От последней мысли сердце болезненно сжалось. В такое было трудно поверить. Признать, принять, смириться. И в то же время свести воедино два совершенно разных образа тоже было нельзя.