Но я видел ее руки. Сорванные ногти, ссадины на запястьях от веревок, царапины. Видел, как она морщится от боли, когда неловко поворачивается.

– Дома я обработаю тебе раны, – сказал я.

– Не нужно. Я могу…

– Обработаю, – повторил я тверже.

Она не стала спорить.

Когда мы приехали домой, я помог ей слезть с лошади… Она едва не упала, почти не держалась на ногах. А ведь все хорохорится.

Томас бросился возиться с лошадьми, а я проводил Веру в дом.

– Томас, – позвал я мальчика, – затопи камин в гостиной. Нужно, чтобы было тепло.

– Хорошо, папа!

А сам взял Веру за неповрежденную руку и повел в свою спальню. Здесь был рукомойник, зеркало и все необходимое для обработки ран.

– Садись, – я указал на край кровати.

Она послушно села, по-прежнему не поднимая глаз.

– Нужно снять этот тулуп, – сказал я осторожно. – Чтобы осмотреть…

Вера кивнула, но руки у нее дрожали так сильно, что она не могла расстегнуть пуговицы. Те, что остались после рывков той мрази.

– Позволь, – я опустился перед ней на колени и начал осторожно расстегивать одежду.

Под тулупом было разорванное платье. Я мог видеть синяки на ее плечах, царапины на шее. Ярость снова поднималась в груди, но я сдерживал ее. Сейчас не время для гнева. Сейчас время быть нежным.

– Платье тоже лучше снять, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче. – Я должен убедиться, что нет серьезных травм.

Она кивнула и сама потянулась к завязкам. Но пальцы не слушались. К тому же ей явно было больно.

– Я помогу, – тихо сказал я. – Доверяешь мне?

Наконец она подняла глаза. Посмотрела на меня – долго. Я почти пожалел о своем вопросе. Но она.. кивнула.