Лежал бы сейчас тихий и безвредный, а я бы его с ложечки шоколадом поила… Козлина кошачья!

Когда экипаж тронулся, я подмигнула невозмутимым стражникам и придвинулась к одному из них поближе, беря его под руку.

— Знакомиться будем?

Женский монастырь заступницы Милагрос раскинулся на обширной территории, окруженный глубоким рвом и высокими стенами с многочисленными стрелецкими башнями. Это была самая настоящая темница для опостылевших княжеских жен, неугодных родственниц и блудливых девиц, опозоривших честь рода. Правда, тюрьма эта была роскошной и просторной, поскольку деньги на ее содержание не жалели и щедро жертвовали не только на нужды монахинь и насельниц, но и на обустройство и расширение монастыря. Поговаривали, что монастырский схрон был пожирнее княжеской сокровищницы, но сколько я на него не облизывалась в свое время, а только атамана так и не уговорила.

Шушье наотрез отказался это даже обсуждать, и теперь, разглядывая неприступный островок благолепия изнутри, я поняла, почему. Экипаж пропустили только до первой линии караула, а дальше дорогу перегородили немногословные княжьи стрельцы, требуя разрешительные документы. Назревал скандал, поскольку растяпы стражники не без моей скромной помощи утеряли сопроводительное письмо… Я мрачно разглядывала усланный снежным покрывалом простор монастыря с аккуратными дорожками, палатами, церквями и хозяйственными пристройками. Время здесь словно останавливалось, подчиняясь вялому ритму смиренного существования, который был сродни тихой смерти… Да уж, инквизитор явно знал толк в издевательствах, отправив меня сюда. Я заставила себя скинуть легкое оцепенение и подключилась к разжиганию скандала, попеременно подначивая стражников и стрельцов язвительными подколками. Я не слишком надеялась, что это поможет, слишком решительно были настроены мои сопровождающие, но попробовать стоило. Вскорости появилась одна из монахинь. Сестра Клаудия спокойно выслушала раздраженные требования стражников, оглядела меня с ног до головы, а потом велела следовать за ней. Тяжелые внутренние ворота захлопнулись за мной с противным царапающим скрежетом, и внезапно стало мало воздуха. Я едва поспевала за монахиней, пытаясь выровнять дыхание и собраться с мыслями. Я еще не решила, как буду себя вести с настоятельницей, поэтому присматривалась к сестре Клаудии и задала несколько уточняющих вопросов, на которые женщина отвечала так смиренно и тихо, что мне приходилось иногда переспрашивать.

При моем появлении матушка Селестина не подняла головы, продолжая заниматься бумагами. Я покорно стояла и ждала, разглядывая и палаты настоятельницы, и ее саму. Глазу не было на чем зацепиться в этой скромной, но добротной обстановке, ничего лишнего не нашлось как в светлых и просторных палатах, так и в пресном облике матушки. Привычный холод монастырских стен начал пробирать до костей, но я даже не шелохнулась, воображая себя в засаде. Мною подмечалось каждое движение матушки-настоятельницы, как она переворачивала бумаги, как писала, изредка покусывая кончик пера, как морщила длинный нос, как щурилась и замирала, обдумывая фразу… Она не играла и не пыталась томить меня ожиданием, она действительно про меня забыла. Поэтому, когда с бумагами было покончено, и она подняла голову, в ее темных глазах мелькнуло легкое удивление. Матушка Селестина тяжело вздохнула, встала и приблизилась ко мне.