Он использовал исключительные полномочия, чтобы выставить реликвию на состязании в качестве приманки для Серого Ангела, впрочем, удачно мне этим подыграв. Но я подозревала, что Сипицкий просто узнал о том, что Ангел именует себя учеником Цветочка, поэтому и пытался поймать сразу двоих…

В свое время я ему здорово насолила. Но настоятельница с моей подачи подпортила планы советника.

Вот уж и вправду — змеиный клубок. На всякий случай выбрав себе местечко поукромней, я приготовилась наблюдать за происходящим.

В толпе мелькнула лысая макушка Нишки. Мне ее стало почти жаль. Опять на нее свалят всю вину за исчезновение реликвии, кажется, кардинал именно ей поручил охрану святыни. Но нет… Я опять не угадала. Нишка с победным видом тащила за шиворот Йожефа, который вцепился в гравюру с безумным отчаянием. Демон! Куда его понесло? Наверняка, наслушался бредней о том, что реликвия дарует исцеление разума, хотя, судя по княжне Федоре, она только отнимает последние его крохи…

Я со злорадным удовлетворением смотрела, как заметался распорядитель, узнав, что каноника хватил удар, как он дрожащим голосом объявил о том, что оглашение исхода состязания откладывается, как побледнел инквизитор и начал пробираться сквозь толпу к лестнице. Неужели вспомнил о моей скромной персоне?..

— Не думал, ваша светлость, что еще когда-нибудь увижу вас… — раздался тихий голос у меня за плечом.

Я вздрогнула и повернула голову. Мне не показалось, это действительно был он. Тот самый безымянный повар из монастыря, который научил юную вояжну ненавидеть и обращать свой гнев против врагов. Он сильно постарел и сдал, но этот отрешенный взгляд исподлобья невозможно было не узнать.

— Вы обознались, — холодно ответила я и отвернулась.

— Вы забыли, как я учил вас резать лук, а представлять своих обидчиков? — прошелестел он, становясь рядом. — Жаль… А я не забыл… Я вас сразу узнал… До сих пор помню, как горел монастырь, и визжали церковники… которых вы казнили… Ваши глаза… Их сложно забыть…

Холодная пустота разъедала внутренности, поднимаясь к горлу кровавой изжогой. Я уставилась на этот призрак из прошлого, гадая, говорю ли сама с собой, или же с человеком из плоти и крови, и не зная, что из этого хуже.

— Светлая вояжна Ланстикун была в своем праве… — я оскалилась, схватила повара за воротник и притянула к себе, — творить суд на собственной земле… карать и миловать… Глаза, говоришь, помнишь?

Так посмотри в глаза той, в руках которой твоя жизнь и… смерть!..

Он не отвел взгляда и не изменился в лице.

— Ваша светлость, вы можете убить меня… Но тогда я не смогу объявить вас… победительницей…