Что? — отпрянула я, уже почти не сомневаясь в том, что это очередной подлый выверт моего сознания.

— Чжон Орфуа к вашим услугам, ваша светлость.

Я оторопело смотрела на княжьего повара, на безумный блеск в его чуть раскосых глазах и припорошенную пеплом седины голову, склоненную передо мной.

— Вот как… — пробормотала я, силясь собрать воедино разлетевшиеся осколки воспоминаний.

От монастыря осталось лишь безобразное пепелище, чадящее смрадом горелой плоти. Я казнила всех продажных церковников… всех, на ком видела ненавистные черные мантии… Обслуга и послушники в ужасе разбежались, побросав нехитрый скарб. Какое-то время я еще бродила по догорающему пожарищу босиком, зарывая руки в тлеющие угли и стремясь согреть стынущую в венах кровь, но тщетно. Ледяной ветер сковывал движения, замораживая последние искры сознания пригоршнями золы в лицо. Ничего не осталось в душе… души тоже не осталось… Я легла в еще теплый пепел и начала бесконечное падение в равнодушную звездную тьму северного неба. Но меня не пустили.

Горячая детская ладошка схватила за плечо и стала тормошить, обжигая слух жалобным плачем.

Настырный мальчишка таскался за мной везде, путаясь под ногами и цепляясь за юбку. Я не могла смотреть в эти до боли знакомые синие глаза, я гнала его и била, но он продолжал ходить за мной.

— Ты обещала, обещала!.. Не бросай… Не умирай… Вставай, ну пожалуйста…

Он пытался поднять меня, а потом стал колотить по груди, заливаясь слезами и развозя их отвратительными потеками сажи по лицу

— Никогда не сдавайся… — прошептала я, повторив за его сестрой. — Никогда… Как тебя зовут?

— Антон… Ты забыла? Я говорил! Вставай, а то замерзнешь!

— Не замерзну…

— Что?

— Княжий повар, говоришь… Хорошо устроился…

— Я не выдам вас, ваша светлость.

— Не смей меня так называть. Нет вояжества, нет вояжны, и меня нет. Есть лишь послушница Лидия, которая победила в состязании. Запомнил?

Он сверкнул глазами и кивнул.

— А жаль… Жаль, что нет.

— Жалеешь, что не сгорел там?

— Жалею, что больше никто не сгорит. Жалею, что вы забыли… и простили… Жалею, что сами стали одной из этих… церковных крыс…