Пути Единого неисповедимы, но никогда не устают поражать меня каким-то извращенным чувством юмора. Вурстам пришлось спешно уехать из Ихтинборка, потому что обозленная мать Гийома, мужа Милагрос, искала встреч с внучкой и пыталась забрать себе девочку вместе с немалым наследством. По той же причине семейная чета поменяла и фамилию. Однако в Виндене, этом городе вечного праздника и бездумной роскоши, свалившееся богатство ударило мужу Равены в голову, подобно мочи. Он сдурел, швыряя деньгами направо и налево, купил баснословно дорогой особняк, устраивал балы, играл в карты, пил, влезал в сомнительные деловые авантюры… А потом как-то неожиданно оказалось, что деньги кончились. Остались долги. Патрик Вурст сбежал, бросив кредиторам на растерзание жену и дочь. Равена с горя начала пить, потихоньку продавая дорогие украшения и вещи, изредка картины, которые писала, пока слушались руки. Алиса изо всех сил пыталась скрыть бедственное положение семьи, от имени матери перезакладывая дом и уговаривая ту не пить и вновь начать писать картины. Их продажа позволяла семье худо-бедно выживать. На незаконченном холсте в углу была изображена темноволосая женщина, идущая по берегу моря и несущая прелестную маленькую девочку. Картина была пронизана светом, соленым ароматом моря и счастьем, и лишь тень, отбрасываемая женщиной на песчаный берег, была темной, бесформенной и страшной. Портрет был неплох, но до таланта сестры Равена явно не дотягивала.

Я почти не сомневалась, что со старухой сложностей не будет. Если Лешуа объявит, что Алиса — его дочь, сестра Виля, которую когда-то выкрала завистливая родственница Равена, то винденское высшее общество послушно проглотит и эту ложь, как приняла на веру и тот воспаленный бред, который пришел в голову инквизитора по поводу отца Луиджии. Даже я бы до такого не додумалась… Однако стоило мне заикнуться про то, что я собираюсь открыть правду про Алису, как старуха на глазах преобразилась. В ярости она взвилась и напала на меня, пытаясь выцарапать глаза и удушить. В ее немощных членах вдруг появилась такая бешеная сила, что мне сделалось по-настоящему страшно. Равена оседлала меня, повалив на пол, и бессмысленно шипела:

— Моя! Она моя! Не трожь мою девочку! Не трожь!

Я хрипела и задыхалась, тщетно пытаясь сбросить обезумевшую старуху. Под руку попалась пустая бутылка, и я стукнула Равену по голове. Она дернулась, булькнула и упала на меня. Кашляя и пытаясь отдышаться, я села на полу. Кажется, рано радовалась. Старуху придется убирать.

В школе танца были темны все окна, кроме одного. Я с наслаждением растянулась на постели Луиджии, давая отдых измученному телу и слушая сбивчивый рассказ девчонки.