На подмостках в ослепительных лучах светильников застыла Луиджиа. Ее хрупкую фигурку сковало стеклянное плетение нитей, волосы были спрятаны под шапочку, переливающуюся стеклярусом, на лице блестела серебряная маска. Девушка замерла, выгнувшись дугой и широко раскинув руки, вокруг нее кружились в танце маленькие воспитанницы из школы танца госпожи Рафаэль. Звучала тревожная музыка. И вдруг на заднем фоне появилось громадное стеклянное сердце и начало медленно опускаться на цепях. Оно было сделано из темно-красного стекла и изредка освещалось изнутри вспышками, которые совпадали со взрывами ударных.
— Огонь и лед, лед и огонь!.. — взволнованно прошептал Рыбальски и подался вперед, не замечая, что сам почти свешивается локтями с балкона ложи.
От вида багрового сердца меня охватило дурное предчувствие. Рубины? Клятые рубины… Почему я не могу вспомнить? Раньше память меня никогда не подводила. Кроме приступов, конечно… Я силилась вспомнить что-то важное, связанное с рубинами. Купец вез рубины в Винден… Обручальное кольцо Ежении с рубином… Фамильный камень Рыбальски… Рубины в часах… И еще что-то… И только когда Пихлер золотым росчерком пронеслась по сцене и закружилась в багрянце своего алого наряда, я вспомнила. Кукла!.. Слова инквизитора о том, что я видела в оранжерее… А что я видела?.. Рубиновый ключ?.. Нет, рубиновый свет! Искра? Надо остановить выступление!
Музыка сошла с ума, унося с собой фигурки танцовщиц. Звуки мелодии накатывали штормовыми волнами, подхватывали отчаянную борьбу пламени и льда за сердце, которое разгорелось рубиновым светом и вспыхивало все чаще и чаще. Но ритм не совпадал, он отставал, безнадежно опаздывал от движений балерин, он терялся и исчезал в бесконечности. Но никто этого не замечал, зачарованный игрой света и тени. Пихлер кружилась вокруг ледяной Луиджии в порочном вихре… Нежность и жестокость… Любовь и ненависть… Ревность и прощение… Огонь страстей разжигался львицами, которые подступали все ближе и ближе к Лу. Их расшитые золотом одеяния все чаще вспыхивали крошечными алыми искрами, и тем сильнее разгоралось стеклянное сердце, грозя взорваться.
— П-п-п-плохо! — я отчаянно дергала Рыбальски за рукав, но он меня не замечал.
Барабанная дробь грянула так громко, что я едва не прикусила язык. Лед раскололся. Луиджиа вспорхнула призрачной бабочкой, растекаясь по сцене серебряной метелью. Они с Пихлер сошлись в последнем танце, в последней битве… за сердце… за жизнь… за вечность… Пронзая тьму, из-под ног Лу в танце летели рубиновые капли. Я сморгнула. Мне не показалось! Это кровь!