— Но это ведь неправильно… То, что я делаю. Что уступаю императору.

— Ну… — протянул я. — Все дело в нашем внутреннем убеждении. Если вы считаете, что поступаете неправильно, то… Искупите свои грехи.

Она уставилась на меня расширившимися глазами, потемневшими от навернувшихся слез.

— Как искупить? Уйти в монастырь? Я думала об этом…

— Нет, ну что вы… — покачал я головой и подал ей платок. — Вытрите слезы. Служить Единому можно и вне монастырских стен. Надо просто делать то, что лучше всего получается. То, что несет людям красоту и дарит счастье. Ваш танец. Я помню, как вы танцевали на сцене Императорского театра. Пихлер умерла ради танца, растворилась в вечности, но и вы претерпели мучения… Несмотря на страшную боль в порезанных ступнях, вы блестяще закончили свою партию, Лу… Ваш танец сделал людей чище, открыл их души для Единого, понимаете? Это ли не высшая ценность служения Ему?

От ее грустной улыбки у меня защемило сердце.

— Вы сейчас говорите также, как и она… Только Ее светлость была более… более…

— Циничной? — подсказал я, улыбаясь в ответ.

— Да. Я ведь не о служении танцу или Единому тогда думала… Я хотела восхищения, особенно в глазах Джеймса Рыбальски… Он так мною гордился, так любил, как родной отец никогда не… Я хотела, чтобы весь мир оказался у моих ног, чтобы на меня смотрели с обожанием, а не с ужасом, чтобы рукоплескали и дарили цветы, чтобы купаться в любви…

Моя улыбка стала еще шире.

— И что в этом такого?

— Ну это же неправильно…

— Знаете, общение с вояжной заставило меня задуматься над тем, важно ли то, с какими намерениями делается добро или зло. И я пришел к выводу, что нет. Величайшее зло может быть сотворено из самых лучших побуждений, а добро сделано случайно, руководствуясь корыстными или низменными мотивами. Но от этого оно не перестает быть добром, понимаете, Лу? Поэтому танцуйте и дарите свет людям. Искусство очищает. Не только вас, но и тех, кто любуется вашим танцем. Даже самый закостенелый грешник не останется равнодушным к красоте танца, что-то дрогнет в его душе и однажды… кто знает, может однажды он обратится к Единому…

— А как же… император?

— А что император? Это ваша первая любовь, Лу. Она пройдет.

— Нет! Я всегда буду его любить! Он так на меня смотрит, с таким обожанием и нежностью, и как я танцую, и как… — она осеклась и еще гуще покраснела.

— Но он на вас никогда не женится, — остудил я ее пыл. — Вы сами это прекрасно понимаете. У него есть долг перед империей, и его женой станет какая-нибудь княжна… или вояжна… или даже гаяшимская принцесса… Я только надеюсь, что он не забудет свое обещание позаботиться о вас. Лу, вы обязательно будете блистать на сцене, у вас будет море поклонников, и среди них… Я просто уверен в этом, среди них будет и тот, кто посмотрит на вас с таким же обожанием и нежностью, и с кем вы найдете семейное счастье. Просто верьте в свою удачу.