Светлый фон

— Это что, твои волосы?!

— Ну да. Послушай, пап…

Глава 25. Время казнить и миловать

Глава 25. Время казнить и миловать

 

Ты не бойся и не плачь, я ненадолго умру,

Ты не бойся и не плачь, я ненадолго умру,

Ибо дух мой много старше, чем сознанье и плоть.

Ибо дух мой много старше, чем сознанье и плоть.

Я — сиреневое пламя, я — струна на ветру.

Я — сиреневое пламя, я — струна на ветру.

Я — господень скоморох, меня любит господь!

Я — господень скоморох, меня любит господь!

Т.Шельен

Т.Шельен

 

Когда рассвело, оказалось, что рыбы больше не летают в небе. Луна удалилась, и вода ушла вслед за ней, спокойная и тихая, как прежде, унося с собой всех диковинных обитателей своего дна, и теперь стояла по окружности сферы на высоте метров четырёх, не больше.

Казнь назначили на полдень, но толпа на площади стала собираться ещё с вечера, стараясь занять самые лучшие места. Служанка Зейна сказала Веле, что хорошие места потом перепродадут горожанам побогаче, шутка ли — казнь Скера Бесноватого! Веля с грустью подумала, как же они станут развлекаться теперь, когда отец последним указом отменил любимую их забаву? На что будут собираться, любоваться и радоваться?

У трэйнтинцев и приезжих, собравшихся там, были нетерпеливые лица, они шумели, свистели и кричали, не в силах молча дождаться минуты, когда человека, создавшего королевство, вздёрнут на последней виселице. Теперь в отце видели только убийцу зверей, виновника катастрофы. С собой на площадь подданные принесли ненависть к нему и эту неукротимую жажду мести, которую Веля могла понять, от чего становилось тошно. Не приди волна, с тем же удовольствием они бы смотрели на казнь последнего зверя. Но Веля уже сказала все эти ужасные вещи о вере в них, о том, что её сердце с ними, и теперь стояла, угрюмо глядя, как на краю террасы стелют коврик, а поверх него ставят одинокое кресло из её гостиной. Только вчера отец представлял её подданным, а теперь здесь стоит это кресло, чтобы ей с комфортом наблюдать за его казнью. Неужели прошёл только день? Веле казалось, год.

Усталая голова совсем скверно соображала, вялые мысли, даже не мысли — обмылки, обрывки, будто в мыльной пене крутились. Веля посчитала, что за всю последнюю неделю если двадцать четыре часа спала, то хорошо. Сперва она бодрствовала в катакомбах в поисках шлема, затем пришла Луна. Теперь ей казалось, будто кто-то положил пальцы ей на глаза и с равномерной силой давит внутрь. Необходимо было либо выспаться, либо чем-то стимульнуться, но реса не осталось, а выпить стакан вина она попросту боялась — не хватало только потерять лицо или уснуть на отцовской казни.