Я цеплялась за широкие плечи, чувствуя сердце волка у себя в груди, дыша его выдохами. Упивалась его вкусом, ощущением щетины, легко царапающей кожу, бархатом рук, что так медленно поглаживали тело.

— Совершенно невозможная, — бормотал мужчина мне в шею, подхватывая на руки, вынося из воды, окутывая и опутывая собой. Я гладила мощную шею, легко пробегала пальцами по скулам, плечам, выписывала узоры на руках, ласкала и прикасалась ко всему, до чего могла дотянуться, пока он нес меня на берег. А вот говорить не могла, даже шептать не могла, горло перехватывало и сдавливало от его взгляда, движения губ, от влажного дыхания.

Разве может быть так?

Спина коснулась чего-то мягкого, теплого, я закрыла глаза и выгнулась, ощущая большие горячие ладони, скользящие вдоль влажного тела: по груди, животу, бедрам, икрам, к самым ступням ног. Так нестерпимо медленно, так невыносимо бережно. А у него дрожат руки. У большого сильного волка.

Дрожат. Руки.

Поклонение.

Горячие губы и влажный язык ласкают пальцы на ногах и между ними.

Он целует каждый, каждый втягивает в рот и меня подбрасывает от этих прикосновений, от его потемневших, ставших почти черными глаз, от жажды, что светится в них, от запаха нашего общего желания, смешивающегося с запахом примятой травы и влажной земли.

— Тивор, — выдыхаю драно и хрипло, вцепившись руками в какую-то ткань. Я ничего не соображаю, ничего не вижу. Только он. Только его движения, только его вкус.

Поклонение.

А волк не отступает, не торопится, лишь переворачивает меня на живот, сжимает ладонями ягодицы, проводит языком вдоль позвоночника.