— Тивор, — я мечусь и всхлипываю, умоляю, дрожу, от этой бесконечной пытки. Мне так жарко, так дико. — Пожалуйста, волк.

Оборотень запечатывает мне рот новым поцелуем, ему также сложно дышать, как и мне. Он спускается ниже, заменяет перо своими губами, языком. А когда мне кажется, что я больше не выдержу, он отрывается на миг, и начинает терзать мою грудь, давая отдых, успокаивая. И снова возвращается к лону.

— Не… играй, — срывается стоном.

Его губы заменяют пальцы, медленно и порочно. Больше не могу терпеть, больше не могу это выносить, мне хочется его до боли, до черных точек перед глазами. Я кричу, бьюсь и мечусь под ним, желая получить освобождение.

Поклонение.

И он, наконец, накрывает меня своим телом, входит.

Да!

Он двигается быстро, почти беспощадно. Отброшено показное терпение, сгорела к бесам железная выдержка. Его тело надо мной и во мне. И нет в мире большего наслаждения, нет большего удовольствия, вообще ничего нет, кроме его движений, запаха разгоряченного тела, ощущения мокрой от пота кожи под пальцами, вкуса поцелуя. И вкуса крови. Я укусила его, просто не смогла остановиться, не смогла удержаться, так отчаянно хотелось ее попробовать. Я нуждалась в этом. Перекатывать кровь во рту, как вино, смаковать. Чувствовать его пульс на языке было превосходно, настолько, что это стало последней каплей. Я прогнулась под ним, крича, вцепившись в волосы, разлетаясь, подставляя шею его губам, его зубам. Тивор дернулся, зарычал громко и протяжно, прогнулся в спине, прижав меня сильнее, вдавливая мое тело в себя. Еще два судорожных движения, четыре вдоха, четыре удара сильного сердца, и волк кончает, а я чувствую, как влага струится по внутренней стороне бедер и улыбаюсь.

Поклонение.

Мы нашли в себе силы подняться только через оборот, когда солнце уже окунуло один свой край в океан. Он вымыл меня сам, вытер, одел, а я чувствовала себя такой счастливой, какой не чувствовала уже очень давно. И стало вдруг страшно, до дрожи, так дико страшно. Ватэр, что же я творю?

Имею ли на это право?