Мара отшвырнула от себя травинку, обняла колени крепче.

— А потом пришел Ирз. Без приглашения, как он обычно делает. Еле успела. Я проснулась от духоты, словно меня душило что-то. Встала, чтобы открыть окно, и почувствовала запах одеколона. Мерзкий, резкий. Спустилась вниз, потом к близнецам. Ирзамир сидел на подоконнике, болтал ногами в воздухе и уговаривал детей отдать ему души. Обещал, что вернет отца, вылечит мать. Много чего обещал, красиво пел. Кусок дерьма!

— Ты знала его до этого?

Девушка поколебалась прежде, чем ответить.

— Видела, слышала, но не пересекалась. Он — мелкая тварь, блоха, шестерка. Прогнать его было просто. Тем более когда он понял, кто мой отец.

— Почему Совет не вмешался?

— А по какой причине они должны были вмешаться? Ирз всего лишь выполнял свою работу. Бесы и демоны постоянно соблазняют души, в этом нет ничего противозаконного. Баланс…

— …и бла-бла-бла, — закончил я вместо Шелестовой.

— Да.

— Только, — я нахмурился, прокрутил все мысленно еще раз, и снова ничего не понял, — разве можно соблазнить мертвую душу?

— Можно, пока она здесь. Можно заставить убить человека, напугать его, замучить. Ты не представляешь, как много может душа. Но, — Шелестова повернула ко мне голову, помолчала несколько секунд, — близнецы не мертвые. Они не умерли. В той аварии погиб только один человек. А Ксенька и Костя сейчас в том центре, под капельницами и аппаратами ИВЛ. В коме. И я уже два раза делала так, что их мать принимала решение не отключать аппараты.

— Мара…

— Я не отключаю аппараты, потому что они этого хотят, — она скривилась, уткнулась лбом в колени, пряча от меня лицо. — По крайней мере, поначалу так было, а сейчас… Это всего лишь тупая отговорка. Эли права, называя меня эгоисткой. Я не знаю, что держит детей в отеле. И не очень-то стараюсь узнать. Я надеюсь, что они в «Калифорнии» просто потому, что рано или поздно должны очнуться…

— Но… — подтолкнул я ее к продолжению. Мара говорила тихо, и в этом тихом голосе было столько вины, что становилось почти физически больно. Гад внутри не понимал, что происходит. Вкус безумия Шелестовой неуловимо изменился. Стал тонким, тягучим. Меньше перца, больше сладости.

— Но я в это не верю, — еще тише прошептала девушка. — Давно перестала верить. И мне больно и страшно. Я вру им, Яр, — она подняла голову с колен. — Понимаешь, вру. И себе вру, потому что так проще.

Я осторожно обнял колючку, притягивая к себе. Ее тело было каменным, застывшим.

— Ты сказала, что не веришь, — прошептал я в волосы, пахнущие цитрусом. — А надеешься?