— Ты не виделась с их матерью?

— Нет, — покачала головой. — Совет по-прежнему запрещает, она все еще нестабильна, — вздохнула. — И мне с каждым разом все тяжелее и тяжелее объяснять это мелким. А, по словам Саши, в последнее время ситуация ухудшилась.

— Насколько?

— Ну… — я оторвалась от своего занятия, — Нина снова пыталась отключить их от аппаратов.

— Хреново, — дернул головой парень.

— Да. Саша говорит, что надо увеличивать дозу седативных и таблеток, которые они ей дают, чтобы внушить, что детей еще можно вернуть. Они все быстрее теряют свое действие.

— Ксюше и Косте плохо, — непонятно зачем озвучил Стас.

— Я знаю, — наконец-то тяжелая книга была извлечена из-под вороха бумаг. — Я пытаюсь решить вопрос. Голландцы должны помочь.

— Хорошо бы.

— Уффф, — сказал Крюгер, словно ставя точку в этом нелегком разговоре. Он начал медленно приобретать черты себя настоящего — челюсть съехала немного вбок, помутнели глаза, появились первые проплешины. Около четырех, значит.

Я сделала шаг из-за стойки, намереваясь все-таки переписать мальчишку, и подскочила на месте из-за слишком громкого звонка телефона.

Не бывает хороших новостей в четыре утра.

Трубку брать не хотелось. Но проклятый аппарат продолжал истерически надрываться, грозя перебудить всех домашних. Стас укоризненно смотрел на меня. Я не шевелилась.

— Бери телефон, Мара, — поднялся он на ноги. — Давай.

Нет.

Я потянулась к черному куску пластика, медленно, как во сне, нажала на кнопку, поднесла трубку к уху.

— Мара? — голос Элисте. Напряженный, немного растерянный голос Элисте.

— Говори.

— Климова погибла. Разбилась два часа назад на машине, не вписавшись в поворот. Ее душу забрала Лиза.

Сердце грохнуло пару раз в горле и замолчало, слышнее стал голос «Калифорнии», я опустила руку, нажимая отбой, вернула телефон на базу, не сводя взгляда с хмурого лица Стаса.