В здании было тихо, за стойкой в приемной дремала молоденькая медсестричка, клевали носом охранники у входа, где-то дальше по коридору работал телевизор. Мои шаги казались слишком громкими в гулкой тишине огромного здания.
Первым, кого я увидел, был Стас. Он сидел у двери на пусть и казенном, но вполне приличном стуле, потягивал кофе. Спокойный, даже расслабленный, но задумчивый, а мне холодом тянуло по ногам, волновался внутри паразит.
— Они там, — качнул парень головой на палату, когда я подошел. — Иди. А я — в машину.
— А…
— Элисте в «Калифорнии», — правильно истолковал призрак мой незаданный вопрос. По его лицу и поведению нельзя было ничего понять. У него не дрожали руки, он не цеплялся за стаканчик с кофе, не кривил губы, не хмурился. Поднялся легко, словно только и ждал моего появления, словно ему не терпелось уйти, и так же легко пошел к выходу.
А я остался стоять в пустом больничном коридоре, слушая удаляющийся звук шагов и бормотание телевизора. Дверь в палату открылась практически бесшумно.
Бледная, растерянная Мара держала за руку непривычно застывшего панка, теть Роза обнимала близнецов. Судя по тому, как вздрагивали ее плечи, женщина плакала, что-то шепча в волосы Ксюше и Косте. Призракам… не детям, что лежали на казенных койках. И близнецы-призраки были совсем-совсем прозрачные, мерцали, как голограммы в старых фантастических сериалах, даже несмотря на браслеты на тонких запястьях.
Кроме жителей отеля в комнате больше никого не было.
Я не мог отвести взгляд от реальных детей: худые, бледные, с кислородными масками на лицах. Они были опутаны датчиками, трубками, катетерами, как герои дурацкой «Матрицы». Укрыты белыми простынями. Мигало, шипело и потрескивало оборудование. Мерцали хромированными ножками стойки для капельниц, текло по трубкам лекарство. Букет хризантем, ромашек и еще черт знает чего доживал свои последние дни на подоконнике, втиснутый между шариками, мишками, пустыми корзинами из-под сладостей или чего-то подобного. Тут некому было есть гостинцы от родственников или друзей. Полагаю, фрукты и конфеты забирали санитарки и медсестры. И дети… на них таких не хотелось смотреть, на впалые щеки, на лица, уже так давно не бывшие под солнцем, на тонкие, словно птичьи, руки, на аккуратные, расчесанные сиделками светлые волосы — волосок к волоску.
Я застыл в дверях, так и не сумев сделать шаг внутрь, и просто смотрел.
Не заметив, как осторожно подошла Мара, словно через силу, оглянулась на свою семью. На нашу семью.
Панк кивнул, повел плечом.
А через минуту мы уже стояли в пустом больничном коридоре и я обнимал Шелестову, гладя по волосам и спине.