Кристобель была девушкой наивной и доверчивой, жизнь и людей мерила по себе, однако даже ей трудно было отделаться от смутного ощущения, что минувшая свадьба больше напоминала похороны. По крайней мере, в отношении невесты: бедняжка, казалось, вот-вот лишится чувств! Конечно, с одной стороны это объяснимо, такой особенный день, волнение, и все же… За весь вечер маркиза ни разу не взглянула на супруга. А когда молодожены прощались с гостями в холле, и Кристобель следом за матерью подошла к невесте, чтобы еще раз ее поздравить, и коснулась ее руки, она невольно вздрогнула — пальцы новобрачной были холодны, как лед. «Б-благодарю», — запинаясь, прошелестела Лавиния Д’Алваро в ответ на пожелание счастья, но в глазах у нее при этом стояла полнейшая безысходность. Совсем как у Кэсс пару минут назад. Или и то, и другое ей просто почудилось?..

Глава ХХХ

Глава ХХХ

В стародавние времена Даккарайскую пустошь называли Золотой Чашей — хотя и по сей день в отдаленных горных селениях, глухих, почти что совсем вымерших, ее величали именно так. Огромная, со всех сторон окруженная кольцом скалистых гор, она и впрямь напоминала чашу, а сплошной ковер дикой вилоры, устилающий ее сверху донизу, довершал сходство: медно-красный зимой, ярко-зеленый весной и в начале лета, к августу он наливался чистейшим золотом, так сияя под солнцем, что в ясный полдень было больно глазам. И редкий путник, измученный долгой дорогой в горы, перебравшись через перевал, не замирал на тропе, позабыв, как дышать — до того прекрасное являлось вдруг ему зрелище. Медоносная вилора, столь же ослепительная в своей цветущей поре, сколь и неукротимая, не ограничивалась одной лишь землей: она цеплялась за камни, оплетала упругой сетью скалистые уступы, прорастала сквозь мельчайшие трещины, стремилась вверх, все выше и выше, к самому небу. И с августа по ноябрь, куда только хватало взгляда, трепетало под ветром живое горячее полотно, бросающее вызов солнцу — ни земли под ним не было видно, ни покрытых вековыми морщинами скал, даже жмущиеся к подножию гор поместья и окружающие их деревушки словно бы растворялись в мерцающей желтоватой дымке. А над всем над этим ярко синело небо, вот-вот готовое пролиться густой лазурью в драгоценную чашу: всем сокровищницам мира не вместить столько золота, никогда и ничему не затмить великолепие Даккарая!..

И старейшая военная школа Геона, носящая его имя, была ему под стать. Матовой черной жемчужиной она лежала на дне, в самом сердце пустоши, то ли вросшая в каменистую землю, то ли выросшая прямо из нее — словно поднявшийся посреди океана остров. Высокие неприступные стены, повторяющие очертания гор, без единого угла, густо усеянные поверху острыми пиками черного обсидиана; обитые потемневшим от времени железом громадные ворота и сбегающая от них вниз дорога, выложенная крупным булыжником; шипастый купол главного здания, возвышающийся над казармами, учебными загонами, каменными арками мостов-переходов… Купол было видно издалека, и даже не слишком зоркий человек без труда разобрал бы неподвижный силуэт огромного дракона, овившегося вокруг шпиля: выточенный из камня зверь, задрав к небесам оскаленную пасть, вечным стражем застыл над Даккарайской пустошью.