«Это было очень давно, Кэсси, — проговорила она, — но, кажется, что-такое я припоминаю. Да, пожалуй… Пожалуй, была пара весьма милых юношей, которые нравились мне больше остальных».

«Пара?» — округлила глаза Кассандра, и мать тихо рассмеялась:.

«Ну конечно не одновременно, моя дорогая, хотя должна признаться, что в молодости меня частенько упрекали в излишнем кокетстве… А почему ты спрашиваешь?»

«Да так… — Кассандра опять заколебалась, но неспокойное сердце все-таки победило смущение, и она спросила:- А у тебя когда-нибудь было, чтобы тебе кто-то очень нравился, а потом вдруг взял и разонравился совсем? Без всяких причин?»

«Хм… Не припомню такого, дорогая. Мне кажется, причина всегда есть, — баронесса вновь задумалась ненадолго и тихонько фыркнула. — Когда мне было тринадцать или четырнадцать, я была по уши влюблена в одного из сыновей наших соседей — редкого красавца, надо сказать, и с такими обворожительными манерами!.. Я дни напролет только о нем и мечтала. А потом случайно увидела, как этот достойный юноша тайком сморкается в собственный рукав».

«Фу!»

«Именно, милая. То же самое подумала я — и все мои мечты как ветром сдуло».

«Но Энрике вовсе не сморкался ни в какой рукав!» — выпалила Кассандра и покраснела как рак, поняв, что выдала себя с головой. Баронесса успокаивающе улыбнулась, коснувшись пальцами ее локтя. Потом оглянулась на ярко освещенные окна первого этажа, поднялась со скамьи и протянула дочери руку.

«Пойдем прогуляемся по саду, Кэсси, — сказала она. — Посекретничаем немного… Мы ведь с тобой так давно не виделись!..»

Та, неуверенно улыбнувшись в ответ, кивнула. Они долго бродили, обнявшись, по темному саду, и Кассандра, ободренная спокойным молчанием матери, все говорила и говорила: о Даккарае, об Энрике… Осмелев, она вспомнила даже о том, как он обнимал ее на спине каменного дракона — и поздно спохватилась, что слишком уж дала волю языку. Конечно, то объятие было совершенно невинным, а Энрике за все время своих ухаживаний ни разу не пытался поцеловать ее, но все-таки… Кассандра смутно догадывалась, что порядочной девушке не стоило бы даже просто оставаться наедине с кавалером в такой ситуации. И уж во всяком случае еще меньше ей следовало потом об этом болтать.

Однако баронесса не стала сердиться.

«Так случается, моя дорогая, — выслушав дочь, мягко сказала она, — и поверь, ты не сделала ничего дурного — так же, вполне возможно, как не сделал этого тот молодой человек. Видишь ли, Кэсси, влюбленность — прекрасное чувство, но это еще не любовь. Ветер унесет листья, но ничего не сможет сделать с камнем: так и влюбленность может улетучится в один миг из-за сущего пустяка, тогда как истинное чувство его даже не заметит!.. Взять хотя бы твоего папу — видят боги, я люблю его всем сердцем, но разве он идеал? Вовсе нет. Но он бесконечно мил мне со всеми его недостатками, и даже сморкайся он не туда, куда следует, это не помешало бы мне любить его… Так и твой Энрике — конечно, я верю, что он умеет пользоваться платком, — тут баронесса улыбнулась, — и не сомневаюсь, что это в высшей степени достойный юноша. Однако достойных много. Просто этот — не твой человек, Кэсси, вот и всё».