«Ты вывела меня на чистую воду! — отозвался Эйлас. — Я полон страхами и предчувствиями. Моя собственная рабыня считает меня трусом — что может быть унизительнее для мужчины?»

Татцель презрительно рассмеялась и растянулась на пригретом солнечными лучами песке у ручья.

Прислонившись к сосновому стволу, Эйлас осматривал окружающие склоны. Несмотря на их глупость, замечания девушки раздражали его. Неужели она считает его малодушным только потому, что он принимает разумные меры предосторожности? Надо полагать. В том мире, где она выросла, мужчины ездили по своим делам, не опасаясь неприятностей.

«Скоро ска тоже будут озираться и вздрагивать от каждого шороха, — заверил свою спутницу Эйлас. — До сих пор они одерживали великие победы над недотепами-крестьянами и разрозненными горцами. С такими врагами легко воевать, над ними легко издеваться, ощущая свое превосходство. Но теперь им придется иметь дело с тройсами, а это совсем другая история».

«Если все тройсы так же осторожны, как ты, нам не грозят никакие трудности».

«Увидим!» — отозвался Эйлас. Он снова внимательно рассмотрел окружающие горы, но не заметил ничего, кроме скал и неба. Подгоняемые ветром обрывки облаков то и дело закрывали солнце — их огромные тени быстрой чередой неслись вверх по долине.

Лежа на животе и подпирая голову руками, Татцель наблюдала за ним: «Что ты ищешь?»

«Кто-то следит за тропой с восточного хребта… Отдыхай, пока есть время. Мы сможем ехать дальше только в темноте».

Татцель закрыла глаза и, казалось, задремала.

После полудня они подкрепились окороком, сыром и холодными лепешками, оставшимися от завтрака. Солнце начинало склоняться к западу. Гряда облаков становилась все плотнее, и вскоре солнце скрылось за тучей. Закутавшись в плащ, Татцель жаловалась на холодный ветер и советовала Эйласу соорудить палатку.

Эйлас покачал головой: «Погода благоприятствует такому трусу, как я! Лазутчиков и дозорных ослепляет туман, а разбойники предпочитают грабить, когда им не мешают дождь и ветер. Поднимайся! Поехали!»

Он завернул в чехол остатки провианта, и они снова двинулись в путь.

Вечер тянулся долго и утомительно. За час до захода солнца ветер начал успокаиваться, налетая лишь редкими порывами, и пелена туч стала разрываться. Десятки отдельных солнечных пятен озарили унылый дикий пейзаж, внося в него золотисто-зеленое разнообразие.

Эйлас остановился, чтобы лошади передохнули. Позади открывался вид на всю долину; впереди, на расстоянии не больше мили, небо пересекала чуть неровная черта края плоскогорья.

Они стали снова подниматься — и снова Эйлас остро ощутил, что за ними может наблюдать любой часовой, обозревающий долину.