— Говорят, у них сегодня какой-то свой праздник… В честь бога зимы, что ли. Все какие-то подозрительно тихие.

И правда: Ривэн вспомнил, что днём видел альсунгцев прямо на улицах с бутылками медовухи и сушёными фруктами — всем, что они обычно демонстративно презирали, считая лакомствами южан. Южанами для них были, похоже, все южнее Северного моря, и это слово служило почти ругательством. Чуть позже альсунгцы в зале даже затянули, обнявшись, какую-то унылую песню — и, покачиваясь, дёргали друг друга за косы. Косы у них носили все воины, так что это тоже, видимо, носило какой-то ритуальный смысл.

Но Ривэна заинтересовало совсем не это.

На груди одного из альсунгцев — молодого курносого здоровяка с очень светлыми глазами — он заметил нашивку: белая чайка на синем поле. Ривэн уже знал, что это — личный знак королевы Хелт. Значит, воин из её охраны.

Сердце у него забилось чаще. Вот оно.

И, почти сразу не выдержав, Ривэн сделал то, чего в других обстоятельствах не сделал бы никогда. Подсел к альсунгцу с нашивкой и заговорил с ним. По-дорелийски. Это был порыв вдохновения — будто невидимая сила тащила за руку. Но Ривэн понимал: одно неверное движение, неосторожное слово — и он бесславно закончит свои дни прямо под этим столом. Гул разговоров в зале как-то незаметно затих: постояльцы таращились на Ривэна со смесью любопытства и ужаса. Дочка хозяина, подливая кому-то эля, тихо ахнула.

Ощущая себя под этими взглядами кем-то вроде рыцаря на турнире, Ривэн поздоровался и положил перед альсунгцем здоровенное зелёное яблоко, которое сам планировал сгрызть на сон грядущий. Стащил у зеленщицы, естественно — уж денег на яблоки он никогда не тратил. Здоровяк недоумённо смотрел то на яблоко, то на Ривэна. Его товарищи хмурились.

— Подношение вашему богу, — пояснил Ривэн, не прекращая улыбаться. — В честь праздника… — всё то же угрожающее молчание. — Ну… Если он вдруг любит кисленькое.

И тогда здоровяк с чайкой фыркнул от смеха, а потом, не удержавшись, расхохотался. Ривэн с облегчением выдохнул.

— Бог зимы питается только кровью, смёрзшейся в жилах от холода, — выдавил он сквозь смех на чистом дорелийском. — Но спасибо, он ценит любые дары, — другой альсунгец, постарше, тоже расплылся в улыбке (хотя явно ни слова не понял) и сказал что-то здоровяку с чайкой, пихнув его локтём. — Как твоё имя, мальчик? — спросил тот. Ривэн оскорбился.

«Мальчик — потому что брею бороду? Да ты меня года на три старше, шкаф!» — презрительно подумал он, но представился крайне льстивым тоном и добавил:

— Я всегда мечтал познакомиться с воином из личной охраны её величества. Слава о вашей доблести уже докатилась до моей страны.