— Ну что ты, как ты мог подумать… Ведь ясно, за что борется Хелт.

Шерсть кота потрёпывал лёгкий ветер. Он блаженно зажмурился — так, что глаза превратились в жёлтые щели, — а потом напряг лапы, совершил неуловимо быстрое движение… Короткая вспышка света, миг — и на месте кота сидел, гибко подогнув под себя ноги, белокожий юноша с круглым, словно луна, лицом. У юноши были янтарные кошачьи глаза; серебристо-белые волосы, которых не касались ножницы, напоминали невесомый пух. Бросив взгляд на цыплячью ногу, Двуликий фыркнул и грациозно поднялся.

— Да так… Случайный попутчик. Мы пересеклись на ти'аргской границе. Он сказал, что мечтает увидеть легендарного Дорвига, сына Кульда, о котором столько менестрелей уже сложили песни… Так ведь, Шляпа? Насмотрись на знаменитость, не то выгонит.

За кого же, проклятье, они все на самом деле сражаются?

— О, если бы только это… — простонал Миртау, отстраняясь. — Но ещё ведь эта семейка, этот двор!.. Просто ужас. Абиальд не может справиться с войной и осадой: запирается в покоях, бормочет мне о своих горестях — безвольный слизняк! — пока его лорды и советники устраивают оборону. Он и раньше был не подарок, а теперь стал совсем невыносимым… Бесконечные фантазии, красивые безделушки, нытьё и никакого дела. Принц Инген — настоящее маленькое чудовище; если меня не затискают до смерти придворные леди, то прикончит именно он. Королева Элинор…

Неясно было, что это: неуклюжее построение альсунгской фразы или просто кривобокая мысль. Но Дорвиг почему-то задумался.

— Сядьте, — велел им Дорвиг — так невозмутимо, словно прекрасно видел обоих. — Это, наверное, гонец королевы из Академии… Бездна, откуда в лагере коршун?!

Боуги ухмыльнулся.

— Разберёмся с этой войной — а там посмотрим. Может, я всё же решусь вернуться на запад. Обязательно тебе сообщу.

— Разрыв в тонкой материи мира, да… — протянул Миртау. — Я почувствовал его ещё прошлым летом. Ты нашёл того, у кого хватило мощи на подобное?

— Нет, ещё левее, — спокойно прибавил Увальд. Он был ещё молод; Дорвиг превосходно помнил его жидкую бородку и передние зубы, по-заячьи забавно выдававшиеся вперёд… Помнил, но не видел. — Теперь немного вперёд, на меня. Вот так.

Ральм произнёс это равнодушно, но Дорвиг мог представить, как он презрительно поджимает губы. Смуглокожего сказителя по-прежнему не любят в войске — ничего нового…

— Зачем? — прошептал Дорвиг, когда смог разлепить пересохшие губы. В голове всё ещё стоял шум и клубился золотистый туман, но он почему-то вдруг отчётливо понял, что все остальные в палатке не слышат их разговора… И, больше того, забудут трактирщика сразу же, как только он отсюда уйдёт.