В том же ящике лежали два наруча, покрытых чёрной эмалью с тонкой работы рисунком сверху — таким же Уроборосом, как на луке. Застёжки — змеиные головы. Получалось, что они тоже ели свои хвосты. Тонкая сталь могла бы защитить от пореза, но не от удара топора или меча. В этом смысле даже деревянный или костяной наруч с плотной поддёвкой были бы надёжнее в ближнем бою. Но для лучника главное, чтобы был лёгким и гладким. А в случае Бентэйна, ещё и прекрасно выглядящим. Правый наруч использовался редко. А вот левый порядком исцарапался. Нинсон надел их под куртку, зацепив ремешки на самое первое деление. Ручищи у Бентэйна были заметно мощнее.

Ингвар нашёл и одежду кукол: рубища из мешковины, перепачканные кровью и пахнущие мочой. Увидел, как девочка проводила взглядом отброшенные в сторону тряпки. А вот несколько пар добротно сделанных и совсем новых лаптей ей пригодятся.

Рубашка воина из отличного некрашеного полотна превратилась в сарафан до колен с горловиной-лодочкой. Рукава пошли на портянки, которые вместе с лаптями составили новую обувку для девочки.

Ингвар разжился шерстяными носками и тупоносыми башмаками Бентэйна, разношенными достаточно, чтобы Великан смог втиснуться.

По Грязнульке было не сказать, что она рада обновкам.

Та же история, что с прикосновениями.

— Ты что-нибудь знаешь о себе? Ты помнишь, откуда ты?

— Нет, — испуганно соврала девочка.

Очевидно, за рассказы о прошлом полагалось какое-то нешуточное наказание. Эдакая страховка от случайно заданных вопросов на постоялом дворе.

— Как звали твоих… ладно, неважно.

Нинсон хотел разузнать про родителей. Про родную деревню. Но подумал, что сделает это потом. Непонятно, как могла отреагировать девочка на такие разговоры. Зато понятно, что, какое бы место она ни назвала, он не сможет сейчас отвести её туда. Пусть этим займётся Михей в своё время.

Ингвар передал Грязнульке щегольской красный жиппон.

— Это теперь твоя куртка.

Это произвело на девочку хоть какое-то впечатление. Она с опаской приняла подарок. И замерла. Ингвар не желал терять время попусту и сам облачил её.

Вначале Нинсон обрадовался.

Подумал, что он, дурень, напрасно ожидал радости от подаренных лаптей. А вот если датьГрязнульке что-то интересное, то радость, природная женская радость от красивой вещи, пробьётся через годы, напильником прошедшиеся по душе. Уж эту-то черту кукловодам не вытравить никакими издевательствами.

Но потом понял, что ошибся. Девочка оцепенела.

Но отнюдь не от радости.

Жиппон — хозяйская вещь, которую было страшно трогать и опасно испортить.