— Всё. Без толку, — громко сказал Ингвар и бросил шарик в оргоновую лампу.

Шарик разбился, и люмфайр залило слизью, которая не горела и не испарялась, а шипела и пенилась. Потом люмфайр треснул, как переспелый орех — вдоль. Хотя Нинсон скорее ожидал, что люмфайр разобьётся, как обычная стекляшка. Оргоновая лампа раскололась, а потом развалилась на две части. Красная жидкость мгновенно смешалась с шипучей жижей, загустела и как розовая дохлая медуза провалилась вниз, под неплотно составленные поленья. Прежде чем выпасть из костра, тело медузы шлёпнулось в пламя, почти погасив его.

Можно было заготовить дров, разбить из плаща и веток шалаш и переждать. Поспать сколько можно. А как распогодится, закончить начатое. Но Ингвар не мог ждать.

Во-первых, он рисковал потерять руку. Но он уже так устал, что готов был объяснить себе, почему лучше сначала поспать, а потом идти.

Во-вторых, он мог упустить Бранда. Нужно во что бы то ни стало попасть в Бэгшот.

— Бросим её? — спросил он.

«Что тебя смущает? То, что останется доказательство? Тиун с никером в башке? До правды несложно докопаться. Просто Бэр не дознаватель. Твоё счастье, что они не осматривали тиуна. И не надо оставлять им эту иньскую возможность — надо сжечь тело. Хотя бы голову. Нет?»

На это Ингвар ничего не ответил, ни вслух, ни про себя.

«Тогда что? Явно должно быть что-то более сентиментальное. А-а-а… Понимаю. Просто некоторый неясный моральный долг? Слушай, это просто пахтаное чувство вины. Если бы я не умел через него перешагивать, я бы вообще никогда ничего не добился. Давай. Улыбнись, пока не сломался! Настойчиво смягчай судьбу! Или как ты там говоришь? Двадцать-двадцать-двадцать!»

— Нет, Таро, так не пойдёт…

«Данное Бэру Путешественнику слово? Ну и янь с ним! Ты ему уже достаточно соврал. А он тебя достаточно прокинул— обменял компас на бумажку. Ты же её убрал в спальник, да?»

При этих словах Ингвар с тревогой обернулся. Да, расписка была где-то там, в тепле спящей девочки и оленьего меха. Великан оттащил спальник под деревья, укрыл Грязнульку дублетом Желтушника, а сверху ещё бросил куртку Бентэйна.

Самому Нинсону было жарко. Он стоял в лохмотьях бурой рубахи, поварского кителя, толстовки и просто умирал от духоты, хотя изо рта под дождь вырывались клубы плотного белого пара.

«Вы оба правы. Ты всё равно не специально убил тиуна. А он всё равно не специально тебя прокинул. И даже вон сто талантов в банке ждут. Можно попробовать получить. Теоретически. Слушай! А что, если действовать рационально? Как в старые добрые времена. Когда у нас был гальдр настоящий, когда мы могли галдеть, а не твой дурацкий игн-гигн-агн-гагн, когда мы сначала думали, а потом делали».