"О чем беседуют?"
"Ни о чем".
Я обратила внимание на журналистов. Оператор нервничал, а Луша ему что-то говорила.
"Надеваем медицинскую форму. Прячем лица за масками," — в какой-то момент ожидания сказал муж.
И я полезла в шкафчик подсобки за формой. Мы успели переодеться, подготовить каталку, когда поступил вызов.
"Кто?"
"Жанна. Срочно госпитализируем".
"Она жива?"
"Пока да," — сказал муж, хватая чемоданчик скорой помощи, поставив его на каталку, повез ее вперед. Я — за ним!
Мы выехали через вход, за нами тут же закрылись на магнитный замок двери, проехали, не обращая внимание на наших журналистов.
Внутри в самой левой палате плакал малыш, воняло гарью, стоял дым, хотя он уже почти весь выветрился.
Жанну мы нашли в тяжелом состоянии, с дитем в руках: она закрывала малыша собой. Одежда ее была обгорелая, и ожоги покрывали процентов пятьдесят кожи. Девушка, слабо походившая на прежнюю красотку, едва дышала и была без сознания.
Схватили на раз-два, переложили на каталку. Я взяла малыша на руки. Это был один из грудничковых мальчишек-инвалидов.
Хотелось возмутиться подобным отношением к детям, но муж отдал не своим голосом приказ на дозу обезболивающего. Сейчас не время и не место для разговоров. Я четко выполнила указание — вколола лекарство в шею.
Дыхание девушки успокоилось, но расслабляться было рано. Муж уже катил каталку к лифту. Я торопилась. На ходу пыталась малыша успокоить, но у самой все клокотало внутри. Успокоиться удалось не сразу, уговорить малыша — лишь к концу коридора, повернули к лифту и пошли в дверь в конце прохода. Лишь внутри подготовленной операционной малыш все же затих.
В операционной с Доком в главной роли, мы передали Жанну на его попечение, малыша следовало положить в кювез. Я положила, и он вновь разрыдался.
— Пошли! — велел муж.
Но как я могла его бросить, когда он так плачет?
— Пошли! — это был приказ принца. — Время не терпит!
Сердце разрывалось от беспокойства за ребеночка. Но тут вспомнила, что мы сейчас спасаем жизни девочкам, и поспешила за мужем, уже везущего каталку обратно.