— Как себя ощущаешь?

Облизывая губы, Михаил задумался — и вправду, как? Тело ныло, и, отказываясь служить, казалось живым фаршем, набитым в оболочку теста. Вспомнив последнее мгновение перед потерей сознания, потянулся руками к ключице. Ладонь остерегающе схватили, прижали к груди:

— Не береди. Ещё не затянулась.

Расслабившись, Михаил снова облизал губы. Всё-таки рана была реальностью. А значит, и смерть тоже. Вспомнив Феникса, Михаил настороженно прислушался к себе. Признаков безумства после воскрешения не заметил, но это не успокоило — мало ли на каком по счёту оживлении даёт о себе знать возникающая «дурка»! «Впрочем, — усмехнулся он, — Это не имеет значения. Сколько бы ни воскрешали, однажды придётся остановиться. Отец, склонный к суициду, — не только кандидат в безумцы, но и плохой генетический материал. Они будут Зуброва до скончания веков помнить!».

— Как он?

Знакомый колокольчик заставил встряхнуться. Михаил совладал с телом и открыл глаза. Стратим рядом не было. Склонившийся над ним старик уверенными пальцами пробежал по его лбу, вискам, шее и ободряюще улыбнулся в пустоту:

— Угрозы жизни нет.

— Кто вы? — настороженно спросил Михаил, разглядывая сухое морщинистое лицо, окружённое волнами седых волос.

— Елисей.

— Вы — человек?

— Гм… Странный вопрос! — старец оторопело почесал нос, — А могу быть кем-то иным?

— Тэра, например…

— А есть разница? — с лукавой улыбкой поинтересовался Елисей.

Михаил устало усмехнулся и покачал головой. Разницы не было. Стервы, тэра, люди, деревья, звёзды, звери, птицы, ангелы… Обняв мир одной кончиной, он увидел, что всё состоит из паутины предельных смыслов — жизни и смерти, солёно замешенных на любви. Он был центром её вселенной. Был им не за что-то, не потому что являл особенность или раздавал авансы, а просто так. Каждый, кто шёл рядом, прикрывал его, дарил надежду и надёжность, оставаясь рядом, делал это не за его поступки или высокоценный рассудок, не за что-то, а для чего-то. Для того, чтобы сидящий под грудиной маленький незримый жёлудь, чьё тихое потрескивание они слышали, смог однажды раскрыться, пропустив росток. Они держали его в клетке защиты и понимания, направляя и влияя напрямую и косвенно, правдой и ложью, ничего не требуя взамен, и даже не будучи уверены в успешности своего труда. Так пахарь разбрасывает зёрна, не зная, какая земля их примет — каменистая сушь или плодородная почва.

Приподнялся на локте, огляделся. Спины, ноги, вооружённые руки… Словно и сама судьба оберегала, из раза в раз располагая в тесном защитном кругу. Пока крутил головой, подошёл неизвестный, от которого веяло силой ничуть не меньше, чем раньше от Яромира. Силой и опасностью, хотя он единственный не носил ни меча, ни автомата. Зрелый, мощный, тугой, как клубок стянутых жгутов, удерживаемых невидимой рукой — отпустит, и развернуться во весь зал, хлеща и сминая. Воин склонился, внимательно разглядывая Медведева. Тот, не смотря на своё горизонтальное положение, бесшабашно ответил уверенно-смешливым взглядом. Теперь он уже мог себе это позволить. Незнакомец кивнул, будто принимая что-то недосказанное, и представился: