Михаил сжал кулаки и зажмурился. Напряжение внутри стиснуло тихий дубок в предгрозовом безветрии. Лишь сердце не слушалось — стучало и стучало, наращивая темп и вбивая в сосуды тугие приливные волны, бегущие по телу, тукающему в такт пламенному мотору. Знать будущее… Но главное — знать, теперь уже по-настоящему твёрдо знать, что Наташа носит в тугом животике его детей. И пусть отныне только во снах и мечтах можно прикоснуться к тёплой упругой коже и, защищая, накрыть ладонями… Главное он уже знает. Теперь у него появилось ещё одно будущее. Будущее, в котором можно мечтать о том, какими вырастут дети, думать каждую минуту, чем они занимаются в этот момент, как выглядят, что говорят, как шалят и познают мир. Теперь там, где зияла чёрная дыра памяти, возникнет новая галактика надежды и уверенности. Да, эти дети вырастут без него, под опёкой других людей, смотря на примеры неизвестных ему мужчин, но… Главное в том, что они будут. Он — будет. В них.

Открыл глаза. Стратим сидела всё также недвижимо. Она прекрасно понимала, какой пожар разжигает в нём. И какое тихое счастье вкладывает в душу. Захотелось погладить блестящие волосы и поблагодарить за драгоценный подарок. И отвагу, презревшую риск потерять его, ушедшего блуждать в мир фантазий.

— Девонька…

— Уходи, Отец.

Напрягся, словно горлом налетел на выставленный клинок. Таковым жёстким и острым оказалось брошенное слово. Вдохнул побольше воздуха, чтоб прекратилась бешеная пульсация в висках и рассудок прояснился. Полегчало. И только теперь стал понятен смысл высказанного. Поразительный, невозможный, сметающий с таким трудом выстроенные внутри переборки, позволяющие держать за границей тоску и безнадёжность. Одно слово заставило заколыхаться, казалось, незыблемые представления о будущности своей и окружающего пространства. И музыкой ветра запела крона над сердцем.

Остановил. Одёрнул себя. Запретил думать и надеяться.

— У нас договор, девонька, — Михаил протянул и осторожно опустил на острое плечо руку. Прямо под тихо струящиеся змеиные головы. Стерва напряглась, выгибаясь кошкой от неожиданного прикосновения. Испуганно сжалась, оборачиваясь. Осталось только улыбнуться ей, ободряя и успокаивая. Но, растянув губы, почувствовал, что рот дрожит и кривится, едва справляясь с желанием выть.

Стратим поняла. Огромные пушистые ресницы забились крыльями прижатой к земле подраненной птицы. Справилась с собой и медленно выскользнула из-под его руки. Грустно улыбнулась:

— Я не «девонька», Отец. Мне больше лет, чем дряхлым старикам твоего мира! И я знаю, что делаю. Я отпускаю тебя. Я освобождаю тебя от Слова. Уходи!