— Да, конечно. Возьмусь…

— Но помни, — Здебора подняла палец. — Только в крайнем случае!

Ключ оказался неказистым карандашиком на шнурке. Хрийз подумала, и навязала шнурок на цепочку раслина. Раслин свой она носила под одеждой, чтобы не каждый видел и округлял на него глаза. Теперь привычка пригодилась.

Домой возвращалась в полном раздрае. Зацепила обречённость Здеборы, зацепила сильно, не давала покоя. Ну да, Сихар и Хафиза. Лучшие. Но они ведь целители. Це-ли-те-ли! А она, Хрийз, Вязальщица. Она не могла объяснить, в чём дело, но всё в ней восставало против печального исхода, а ещё она знала, чувствовала, что могла бы помочь, что именно Вязальщики в таких случаях умели помочь. Привязать душу матери к детям и миру, и не дать уйти никому из них. Надо внимательно прочитать книгу аль-мастера Ясеня. И после смены сразу же поехать в Сосновую Бухту, в библиотеку, порыться в книгах, найти ответ…

Она не знала, какой объём информации ей предстояло проглотить и переварить. Но даже если бы знала заранее, не отступила бы ни за что.

В ней начало просыпаться профессиональное упрямство.

Вечер не удался.

Всё валилось из рук, в буквальном смысле. Хотела продолжить работу над заказом, и мало что вышло: нити путались, спицы падали, булавки кололись. С таким противодействием лучше не работать вовсе, подождать лучших времён. И тут же страх липкими мурашками по спине: а вдруг лучшие времена никогда не настанут? И придётся коротать жизнь криворучкой. Хрийз внезапно осознала, насколько вплелось вязание в её жизнь, хоть магическое, хоть простое. Без него будет кисло.

Она отложила работу, потянулась. Решила, раз дело не идёт, почитать книгу, набраться, так сказать, ума.

Но книга захлопнулась сразу же и открываться не пожелала. На немой вопрос почему, пришёл ехидный отклик: 'потому!' Если бы книга имела язык, она бы его непременно показала.

Книга порой вела себя как живое существо, с собственной волей и чувствами. Зла от неё Хрийз никогда не видела, но капризы, вот как сейчас, случались. И уж упрямства тогда выдавалось — вагон с тележкой. Захлопнулась, значит, всё. Хоть на коленях стой или на брюхе ползай.

— Ах так, — сердито сказала Хрийз. — Ну, и лежи тогда!

'Ну, и буду лежать',— всем корешком сообщала книга, показывая мысленный язык ещё раз. Зараза.

Хрийз мстительно накрыла упрямый артефакт подушкой. И отправилась согреть себе горячего.

Терпкий запах счейга, как раз такой, какой любила, с привкусом бергамота и тонкой лимонной ноткой. Сырные булочки в плетёной хлебнице. Собственное отражение в тёмном провале окна, тишина.