Овалы снова двигались, только у одного граница стала рыхлой, волнистой, с пятнами разрывов.

— Отец отдаёт энергию, мать принимает и преобразовывает, ребёнок начинает формироваться. Но часть полученной энергии утекает через плохие границы матери, отражается от границ отца и возвращается обратно искаженной; иногда качество переходит в количество — одна душа дробится на два, три, четыре тела… Такие близнецы — это не норма, Хрийзтема. Это, можно сказать, настоящее бедствие. Не путай, пожалуйста, с близнецами, получающимися при нормальных границах и достаточной энергии души у обоих родителей… Там картина иная совсем. При родах в нашем случае получается сильнейший разрыв. Аура отца отделяется и больше не может сдерживать мать. У матери границы рвутся и расползаются клочьями… Возникает множественный некроз тонкого тела. Это диагноз так называется, по-научному. Магическая травма души, несовместимая с жизнью, если тебе так понятнее. Страшно звучит, не так ли? Выглядит ещё страшнее.

Хрийз смотрела на рисунок. Даже картинка пугала, а каково это увидеть в жизни?..

Хафиза скомкала лист с рисунками, положила себе на ладонь, дунула, и бумага осыпалась невесомым пеплом.

— Может быть, мы сможем спасти детей, — сказала она тоскливо. — Воспитать из них полноценную личность… Да-да, это одна душа и одна личность, раздробленная на три тела; собраться воедино она сможет только в момент перехода, то есть, в смерти. Без помощи неумершего, кстати, будет не обойтись.

Хрийз зябко поёжилась, обхватывая плечи руками. Вот тебе и магия, крутилось в голове. Вот тебе и магия. Та самая жуть, которая взглянула на неё в самые первые дни пребывания в Третьем мире глазами Хафизы же.

— Вы хорошо объяснили, — тихо сказала девушка. — Наглядно. Я… я поняла. Спасибо.

Хафиза кивнула, встала. Сказала тихо:

— Мы обречены отпускать тех, к кому привязались сердцем. Рано или поздно. Так или иначе. До тех пор, пока не придёт время уходить и нам. Такова жизнь. Крепись.

Целительница ушла. А Хрийз ещё долго сидела на месте, слушая мерное журчание фонтанчиков, стоявших около читай-столов по всему залу. Звук растворялся в библиотечной тишине как шорох моря растворяется в воздухе летним безветренным полднем: кажется, будто и нет его вовсе, но он есть, его всё же слышно.

Из библиотеки Хрийз вышла поздно, но до последнего рейса оставалось ещё время, и отправлялся снегоход со второстепенного причала. Как раз с той стороны набережной, которая примыкала к улице, ведущей к прежней работе, зданиям Службы Уборки. Потому девушка пошла вверх, вдоль замёрзшего ручья, к местам, где провела первое лето в этом мире. Всё было знакомым и незнакомым одновременно. Дома, горбатые мостики, клумбы, трамвайная линия, белый вагон, величественно протарахтевший навстречу, в сторону моря…